Елена Ткач - Самодурка
И все же за свое упрямое желание вернуться в профессию она получила награду. Правда, несколько странную и с профессией напрямую не связанную... Мужа! Володя, бывший тогда репортером одной из бойких московских газет, делал репортаж о ЦИТО. О врачах и их пациентах. О том, каково это - снова вернуться в строй, когда боль и страх, казалось бы, перечеркивают даже мысль об этом. Ему указали на Надю, старательно отрабатывающую у окна своей палаты движения балетного экзерсиса, державшись за подоконник.
Он попросил у неё разрешение взять интервью. Она отказалась. Тогда он начал шутить и развеселил её так, как давно никто её не смешил. Он был остер, умел держать себя в рамках - никогда не скатывался до сомнительных анекдотов или попытки "проехаться" на чужой счет. А главное... у него смеялись глаза - шальные, умные, чуть-чуть сумасшедшие. Вот эти его глаза и подкупили её - она так-таки согласилась на интервью, но с условием: даст его, только когда вернется на сцену. Так и случилось - через пять с половиной месяцев. Он все это время ей звонил, узнавал как дела... А потом, когда близость всполохом молнии пропорола их жизнь - всполохом тайной стихийной силы, что соединяет мужчину и женщину, - он прошептал ей: "Как же долго я тебя искал..."
И они стали жить вместе. И через три месяца поженились. И Наде казалось... да, казалось, что она его любит. Но где-то в потаенной глубине своего сердца она ведала, что не знает любви...
А он... Володя. Он был все так же весел. Называл её Толстый или мой Толстун... Шутил: "Желай, дорогая!" И знал при этом, что по большому счету ей не нужно ничего, кроме... а вот что это за "кроме" такое, он, пожалуй, не понимал. И сам себе не хотел признаваться в этом. Надежда - его Кошенька - искала чего-то большего, чем достаток, успех... Чего-то большего, чем высокий профессионализм... Она и сама не понимала, чего ищет. Но Бог наградил её исступленным сердцем. А не каждому мужику по плечу жить с такой... И не просто жить - быть! Ежедневно, ежечасно существовать под прицельным огнем двух горящих очей, взыскующих тайны... существовать рядом с какой-то вечной ходячей живой загадкой с неутоленным жаром в душе. Жаром поиска смысла...
А она... Надя, погруженная в себя, не замечала, что её Володька ужасно переменился. То есть, замечала, конечно, но как-то не принимала это всерьез. Не принимала всерьез, что он бросил журналистику и ушел в бизнес. Что шуточки его порой становились злыми. Что он стал издеваться над людьми - за глаза... Что как-то в запале он ей сказал: "А знаешь... все мои враги умирают!" Надя отшутилась и не опомнилась. Она была как в тумане. Она чувствовала, что творится что-то худое - с ними творится, но боялась об этом задумываться... А его уже понесло - и куда несло этого красавца двухметрового роста, похожего на фотографический образец идеального мужчины из журнала для домохозяек, - никто не знал...
Не знала и Надя. И ожидая отправления поезда, она замерла на своей нижней полочке на полпути между Пермью и Москвой, думая только об одном: каждая секунда приближает её к дому... К Володьке...
Поезд тронулся, паровоз утробно взревел и устремился к Москве.
4
Сизая, потертая, заезженная Москва как-то вяло и неохотно проплывала за окнами. Надя стояла в узком проходе перед тамбуром и глядела в окно шел дождь. Со снегом. И желанная Москва походила на набухшую размокшую картонную коробку.
Да-а-а, погодка под стать настроению, - думала она, засунув руки в карманы. - И это под самый Новый год - сегодня уж двадцать пятое декабря католическое Рождество...
Знобило, впервые в жизни возвращение домой не радовало, а скорее пугало её. Пытаясь отделаться от предчувствия какой-то незримой угрозы, Надя старалась уцепиться за логику и составить единую картину происшедшего из обрывков имеющейся информации.
Первое: у неё украли кота. Этот факт не требовал доказательств. Второе: её намеренно пустили по ложному следу. А когда она поняла это, попробовали убрать - оглушить или даже убить - это уж куда бы удар бутылкой пришелся, а прийтись он должен был по голове... От неё явно хотели избавиться.
Значит, она знала или видела что-то, чего знать и видеть была не должна. Она стала для кого-то опасной. Но почему? Похоже, ключ к этой головоломке подсказал Алексей - все же не зря она бросилась за ним вдогонку! Маковая соломка!
Да, теперь все сходилось: кто-то вез эту дьявольскую труху в купе для служебного пользования, в котором не должно было быть пассажиров до самой Москвы - тогда груз пребывал бы в полнейшей безопасности... Но, как известно, самые выверенные и хитроумные планы рушатся, когда вмешивается Его Величество Случай. Что и произошло...
В служебное купе пустили пассажирку. Проводница, получившая взятку, ни за какие коврижки не решилась бы поместить туда Надю, знай она тайну груза. Значит, этой тайны она не знала. И не состояла в сговоре с хозяином мешков. Итак, это первая случайность.
А вот и вторая - кот! Этот бандит распотрошил достояние безвестных мафиози, поневоле сделав свою хозяйку причастной к сему процессу... Значит, её надо убрать, - решают они. Свидетели никому не нужны. И при этом не важно: догадалась ли хозяйка кота о том, что в мешках, или нет... Это уж, как говорится, её трудности. Но сам факт причастности решил все!
Так, вроде и с этим разобрались. Владельцы соломки, скорее всего, рассуждали примерно так: невесть что этой бабе с котом придет в голову надо от неё избавиться. Убрать с дороги. Да, так они и поступили - её попросту выбросили из поезда, использовав в качестве приманки кота. И как точно все рассчитали: если этой чертовой бабе больше делать нечего, кроме как таскаться по Приуралью с идиотским котом, значит она принадлежит к тому типу экзальтированных дур, которые за любимого котика душу продадут... И значит, если лишить эту дуру любимого "масика" и намекнуть, куда скрылся с её сокровищем злодей-похититель, - то она, ничтоже сумняшеся, ринется вдогонку за своим сокровищем, позабыв обо всем на свете!
Сказано - сделано! Ее убрали из поезда. Причем, лишнюю свидетельницу важно было не только убрать, но и задержать насколько возможно - мало ли, вдруг, догадавшись обо всем, она загорится справедливой жаждой возмездия, и тень Коррадо Катаньи - идейного противника всех мафиози - помрачит её воспаленный рассудок... Иными словами, вдруг ей взбредет в голову добраться на попутке или на такси до Казани, оттуда долететь до Москвы самолетом, опередив прибытие поезда, и встречать их, голубчиков, - тепленькими! - в сопровождении людей в штатском...
Этот маршрут она "просчитала" в уме, позаимствовав карту местности у одного из попутчиков, в ожидании прибытия в Москву...
Похоже, этот ход её рассуждений соответствовал истине. Конечно, бандиты ничего не знали о ней - ни о роде занятий, ни о характере... Точно так же, как и она о них ничего не знала. Теперь Надя не сомневалась - тот, кто украл Лариона, и был владельцем мешков! Она знала это так же точно, как то, что она найдет этого человека и вернет кота.
Чего бы это ни стоило!
Прибыли. Все! Москва...
На перроне суета, давка, все что-то кричат, смеются, обнимают друг друга. Надя обречено волокла свой чемодан, казавшийся ей сейчас страшно тяжелым, и думала, что Володька наверное с ума сходит - он же должен был встретить ещё её вчера. Она же давала ему телеграмму о дне своего приезда. И вот не приехала. И - ни слуху ни духу...
Знала, что на такси денег не хватит.
Метро. Озноб. Гул в душе.
Не заболеть бы...
Непременно заболею! Как доберусь до дому - немедленно ванну, грелку и стакан коньяку!
Так уж и стакан? - полушепотом. Это она улыбнулась своему второму "я", с которым завела в поезде разговор. - Может, пары рюмочек хватит?
- Нет, стакан! - боднулось в ней диковатое и упрямое существо, которому она тут же решила подыскать имя. Или прозвище. И, конечно, не подыскала...
- Я тебя дразнить буду! - постановила Надя и от этого немного взбодрилась и повеселела.
Выползла из метро - и вниз переулочком.
"Вон он, мой домик, плавает в мороси, сонный, туманный... Сумерки валятся, хороводятся с ветром, вздыхают, качаются..."
- Это ты качаешься! - передернула плечами, ускорила шаг.
Трехпрудный переулок. Старый московский дворик. Дом в глубине двора. Первый этаж. Темно...
- Опять в подъезде лампочку вывернули, - это вслух, в пустоту. Ключи-то где? А, вот они, вот они...
Лязг. Лязг... Поворот ключа.
Вошла. Никого. Свет включила.
Пахнет как хорошо - похоже, картошечкой жареной! Шубку - на вешалку, сапоги - вон! В ванну скорей - горячей воды и пены, побольше пены... белой, душистой... Пока наполняется, обошла комнаты.
Елочка! Ровненькая такая, пушистая... ещё лесом пахнет. Подошла, погладила ветки.
- Привет! Это я. Ждала меня? Или он тебе ничего обо мне не рассказывал?
Записки нет - ну конечно, он же ищет её, может быть, на вокзал поехал. Что с ней случилось, думает, - с Кошкой моей, - поезд-то прибыл благополучно. Она же из Екатеринбурга звонила, что приедет этим поездом "Абакан - Москва", двадцать четвертого декабря, в семнадцать десять... Потом ещё и телеграммой прибытие в этот день подтвердила. На всякий случай... Подтвердила-то - подтвердила, ан, нет ее! Тут невесть что подумаешь...
