Александр Гаррос - Фактор фуры

Я никогда не верил, что существуют способы радикально переломить процесс - как, например, никогда не искал его причин в политике. Но я всегда считал: если ты, лично ты, полагаешь себя человеком осмысленным и ответственным, способным и желающим делать что-то стоящее, конструктивное, - делай. Это единственный метод противостояния хаосу и разрухе - на индивидуальном уровне. На уровне конкретной работы, которую просто нужно выполнять хорошо (не ради вознаграждения, а ради нее самой). И успешность противостояния зависит лишь от количества индивидов, так поступающих. Вот и будь одним из них…

Не без некоторого пафоса я цитировал декабриста Николая Тургенева: «Нельзя же не делать ничего оттого, что нельзя сделать всего!» Но видит бог, это не только за полбанкой декларировалось. Я - МЫ - ведь и работали. Более того - работали ХОРОШО. Вопреки активному сопротивлению на всех уровнях. Вопреки тому, что затеи наши - так бодро начинавшиеся и даже приносившие деньги - обламывались в итоге одна за другой, с фатальным, безнадежным, злорадным постоянством…

Пятнадцать без малого лет, раз за разом. Я, конечно, нарывался - ну и нарвался в конце концов. Еще, действительно, дешево отделался… Но намек - понял.

Когда Латышев предложил мне участие в их эксперименте, я только для виду нахмурился. На самом деле я сразу купился - не вопреки явному безумию и вероятной бессмысленности затеи, а благодаря им. Это было как раз то, что нужно, - в тот момент. Прямая противоположность тому, чем я занимался всю жизнь.

Всю жизнь я абсурду сопротивлялся. А тут мне открытым текстом предложили стать агентом абсурда, охотником за ним, коллекционером его. Всю жизнь я старался работать максимально ответственно. А тут главное, что от меня требовалось, - безответственность…

И вот надо же - пьяноватая радость, отрешенная легкость, какая-то новая, словно бы чуть чужая гармония. Или так отзывается отряхивание праха с ног?.. Или просто - морской воздух?

Красноватая гамма крыш бурела, серела и тонула в темноте - параллельно вскрываясь огнями. Затеплилась подсветка минаретов. Слева, по мосту Ататюрка, сплошным потоком фар пер транспорт. Кораблики были видны теперь лишь тесно собравшимися горящими точками. Давно опустел очередной стаканчик, сумасшедший старик ушел. В конце концов поднялся и я - и тут увидел белеющий на его столе прямоугольничек: оборотная сторона одной из фотографий, видимо забытой.

Пару секунд я колебался, но любопытство победило. Я как бы невзначай подошел, подобрал глянцевую бумажку. Было уже так темно, что изображение различалось плохо - какое-то здание… Я подсветил зажигалкой.

Глухая стена одноэтажного домика - халупы, сарая. На ней - по-английски из баллончика: «The same shit everywhere». [1]

1

То же дерьмо везде; дерьмо везде одинаково (англ.).

[Закрыть]

Только фоном у этого сарая - античные развалины с колоннами. Причем какие-то, кажется, знакомые, хрестоматийные… Ну да, собственно, - Парфенон.

Вот, хмыкнул я с неким даже удовольствием, и определились со следующим пунктом. Куда уж случайнее.

4

- Ну пройдешь собеседование, тесты какие-то. Я их критериев отбора не знаю, но не думаю, что должны сильно придираться… - Он вышел на крыльцо и остановился. - Могли не мыться…

Оказывается, снаружи наладился дождь - и довольно сильный. У дверей Банно-прачечного комбината N 15 молча курила компания одинаковых плотных мрачных молодых людей.

- А мы не мылись, - говорю рассеянно, застегивая куртку, - мы парились… Я так тебя понял, что это месячный халявный туризм.

- Ну, что-то вроде. Если я сам правильно понял. - Виктор, морщась, сбежал с крыльца.

- И что, к ним еще не ломанулась толпа? - Я торопливо пошел за ним. - На халяву-то…

- Ну, они это мероприятие не очень афишируют. - Он бибикнул сигнализацией. - Во-первых, методика еще на глубоко экспериментальной стадии, во-вторых, она какая-то беспрецедентная, доселе небывалая - в общем, раньше времени шум лишний не нужен, - плюхнувшись на сиденье, он снял очки, критически их оглядел и принялся протирать, - дабы не срамиться в случае провала и сохранить эксклюзив в случае успеха… Тем более что немалые, судя по всему, деньги кто-то на исследования отстегивает. Короче, все делается в основном через личные академические контакты. Просто у нас в универе всем занимается Паша Латышев - а мы с ним, можно сказать, кореша.

- По блату меня пристраиваешь?

- Если все выгорит - с тебя банка чего-нибудь тамошнего аутентичного. - Он осторожно тронулся. - Эйропейского.

- Ну, я еще сам гляну, - я приспустил свое стекло, - что за народ. Как-то все это странновато выглядит. Честно говоря, как разводка какая-то. Неяcно только, кого разводят…

- Пчел, пчел… Да не, Юр, ты о чем. Пашу я очень хорошо знаю.

- Я вот тоже думал, что знаю одного кента. - Я мрачно затянулся.

Виктор быстро покосился на меня, ничего не сказал. Разумеется, он был в курсе истории с нашей студией и со Славкой (потому, собственно, и сделал это парадоксальное с переходом в сюр предложение).

- Твой Латышев же с физмата? - спрашиваю.

- Ну.

- А тут - социологические исследования…

- А это, между прочим, весьма модная в современной науке штука. Применение к социологии и конкретно к конфликтологии математического аппарата. И компьютерное моделирование социальных процессов, вооруженных конфликтов; попытки прогностики. Не слышал о таком? В Америке, по-моему, ставили эксперименты - загружали чуть ли не в «Крэй» кучу статистических данных на момент начала конфликта и получали его описание почти без отклонений от реальности… Я, конечно, в естественных дисциплинах порядочный чайник, но суть там вроде бы в том, что на социологию переносят физические законы и математический аппарат. Моделируют социальные процессы как физические…

Вдоль улицы Передовиков тянулся бесконечный бетонный забор, густо покрытый свастиками, надписями про русский порядок, Россию для русских и смерть черным.

- … И есть один парень, из наших, между прочим, Артур такой Белянин, эмигрант, в девяностых эмигрировал. В Англии он, кажется, сейчас живет. Светило завтрашнего дня. Он тоже работает в этом направлении, в направлении математического моделирования социальных процессов. Прогнозированием занимается, компьютерные программы составляет. Репутация у него, правда, довольно неоднозначная - одни его полагают шарлатаном, другие - чуть ли не гением, совершившим революцию в науке. Революционность его метода якобы в том, что в своих программах он пытается учитывать фактор иррационального. Они в каком-то виде включают то, чего любой машинный анализ вроде бы по определению чужд, - интуицию… - Виктор свернул к университетскому крыльцу и стал искать, где припарковаться. Дождь на глазах выдыхался.

- Это как?

- Только не проси объяснить. - Он отстегнулся. - Во-первых, подробности держатся в строгом секрете, во-вторых, без владения соответствующей теоретической базой ты в этих делах мозги вывихнешь. Но в общих чертах… в максимально общих и насколько я сам въехал… Иди, иди, - с чуть испуганной брезгливостью двинул Виктор головой в сторону неслышно возникшей у машины девочки. Она было безропотно пошла, но тут заметила меня, вылезшего из джипера.

Мы с ней знали друг друга. Звали ее Илона, лет ей было шестнадцать-семнадцать, но выглядела она гораздо младше, дай бог, чтоб на четырнадцать - и сквозь эти четырнадцать пробивались черты запущенной старухи. Она, наверное, была бы даже симпатичной - если бы не отсутствие половины передних зубов, волосы колтуном, серая, дряблая, утопленнику в пору кожа одновременно страшно худого и болезненно опухшего лица. Тихая, молчаливая до бессловесности, Илона жила c десятком других беспризорников возраста от десяти до восемнадцати в подвале моего подъезда, куда они влезали через щели в фундаменте, недоступные ни для одного взрослого.

Они спали там на обмотанных стекловатой трубах с горячей водой, нюхали тряпки, пропитанные «туликом», растворителем (клей «Момент», от которого балдели некогда еще мои одноклассники, окончательно стал легендой прошлого после того, как производящий его завод купили немцы и поменяли химсостав продукта, отчего тот перестал торкать), кололи в вены, а когда вены были сплошь истыканы, то куда попало невообразимую дрянь грязными шприцами, почти все они были заражены ВИЧ и гепатитом C, и те немногие, кто дотягивал до совершеннолетия, умирали уже не беспризорниками, а бомжами. Их дружно ненавидели и почему-то побаивались все жители подъезда, хотя были они совершенно безвредны, даже попрошайничали обычно в центре, подальше от места, так сказать, жительства; их регулярно отлавливали и бескорыстно избивали менты, иногда возвращая после этого в областной детдом, откуда они при первой возможности сбегали.

Я молча достал лопатник и протянул Илоне пятьдесят рублей - она чуть вжала голову в плечи, едва заметно, спазмом, извинительно улыбнулась, сцапала бумажку маленькой грязной рукой и быстро, наращивая шаг, двинула за угол - с ментами на этой улице все было в порядке.