Лариса Матрос - Социологический роман
Память вернула ее к событиям чуть менее двухлетней давности. Это было после новогодних праздников, на которые приехали в Академгородок Анюта с Игорем и Катюшкой -- малюткой, менее года. Было часа два дня. Нарядная елка издавала неповторимый сказочный аромат на всю квартиру. Мужчин дома не было. Катюшка спала, Анюта сидела в гостиной и читала, а Инга Сергеевна закрылась в кабинете мужа, работая над диссертацией. Ощущение покоя и комфорта от присутствия детей (так они с мужем называли семью дочери), от елки, уюта и тепла в доме, любимой работы охватило ее, доставляя подлинное счастье. Когда Анюта постучалась в дверь и вошла, не дождавшись ответа, она обрадовалась и тут же выпалила дочери все о своем настроении. Но дочь отреагировала неадекватно, с серьезным видом села в кресло и почти официально начала говорить что-то жуткое, тревожное и до крайности неожиданное.
-- Мам, я знаю, что ты удивишься, но я должна тебе сказать, что не вижу никакого выхода в решении наших проблем, кроме как уехать. -- Куда?! -интуитивно почувствовав, но не желая понять, спросила мать. -- Куда, куда, -- туда! -- произнесла дочь, растягивая звуки. -- Ты что?! Эмигрировать надумала, сейчас, когда я накануне защиты, когда у нас в связи с перестройкой открылись новые возможности?
-- Ну, мамочка, посуди сама: у нас нет никаких перспектив. В институте нам не дадут квартиру, так как весь этот дом, который закончат строить еще неизвестно когда, уже распределили, тем, кто приехал раньше нас. Новое строительство заморожено, так как у института нет никаких денег. Купить мы не можем, так как нам прописку не дали, а сейчас не дадут и подавно. Разговоры о приватизации жилья, о продаже его -- пока только разговоры. Но если дело даже дойдет до этого, то кто нам его продаст. Уже ходят слухи, что продавать будут прежде всего тем, у кого московская прописка не менее пяти лет. К тому же в Москве множество беженцев из республик Из-за стихийных бедствий, аварий и межнациональных конфликтов. Научных перспектив в этом институте никаких нет, а в другом месте нас не возьмут, опять же Из-за этой проклятой прописки. Да, Москва! Москва! -- продолжала дочь с грустью, -- я люблю бесконечно этот город. Мы много с тобой мечтали о доме, о столичном образовании для Катюшки, о театрах, концертах. Но ты сама видишь -- ничего у нас не получилось. Я терпела этот кошмар целый год, потому что верила: вотвот нам дадут жилье, или хотя бы прописку. В Сибирь я не могу вернуться. Вопервых, мне надоело без конца мерзнуть. Хватит, что ты отдала Сибири самые лучшие годы своей жизни. Вовторых, где мы будем жить? Здесь? Впятером?! У нас уже семья из трех человек, своя собственная жизнь. Где мы будем здесь ютиться? Да и что нас ждет в Академгородке сейчас, где тоже для молодых нет перспектив. Это уже не то место, где вы начинали, и ты это знаешь. Я сама не знаю, что нас ждет там. Но, что делать, если мы в этой стране никому не нужны. Я боюсь за своего ребенка. Я была в Ленинграде, там все в страхе Из-за общества "Память". Мне страшно! Понимаешь страшно? Дочь говорила и говорила, захлебываясь слезами. Накопившаяся неудовлетворенность лавиной выплескивалась во все новых и новых фактах, иногда натянутых, выдернутых, но в сумме своей ужасных, жестоких, известных и в то же время неожиданных в своей совокупности для Инги Сергеевны. Она сидела, склонившись над своей диссертацией, не глядя на нее и внимательно слушая дочь. Вывод, который следовал за всем тем, что говорила дочь, был настолько чужд ей, что значимость доводов как бы нивелировалась сама собой. -- Жизнь человеческая -- вещь сложная, -- перебила Инга Сергеевна дочь. -- Она слагается из удач и неудач, из взлетов и падений, из будней и праздников, -- говорила мать как можно спокойнее. -- Сейчас у вас такая полоса. Мы тоже начинали очень трудно, без всякой помощи. -- Я все это знаю и горжусь вами бесконечно, -перебила дочь, -- но у вас при всех трудностях был главный стимул -перспектива. У нас ее нет и не предвидится в обозримое время. -- Но перспективу задает себе человек сам. В каждом обществе есть преуспевающие и неудачники, есть благополучные и прозябающие...
-- Да, но общество должно иметь какой-то стержень, какую-то стабильность исходной ситуации, в которой человек уже определяет свой путь. Ну если, например, нет сейчас нормального, честного пути решить жилищную проблему, чтоб я обрела свой угол, свое гнездо, то как бы я ни трудилась, что бы я ни делала, мне это ничего не даст для удовлетворения жизнью. Если мой муж, талантливый молодой кандидат наук, должен выполнять дурацкую неквалифицированную работу за минимальную зарплату и не может сменить работу, потому что у него нет прописки, а прописку ему не дают именно для того, чтоб он все терпел и никуда не увольнялся, -- круг замкнулся. Я хочу иметь свой дом и обставить его так, как велят мне мои возможности и мой вкус, а не тем, что мне выделит местком в ответ на мои мольбы и унижения. Я хочу увидеть мир, ведь до сих пор мне даже в Болгарию не удалось поехать простым туристом... -- Так ты, что думаешь, что тебе это все будет там с неба падать? -- прервала дочь Инга Сергеевна.
-- Я думаю, что все, кто едут, не ждут там манны небесной, они готовятся и к трудностям. Но они стремятся к свободе, которая дает человеку возможность показать прежде всего самому себе, кто он есть на самом деле, испытать себя. -- Дочь опять прервала себя, передохнула и, с трудом справившись с нервным комом в горле, продолжала: -- Знаешь, мамочка, мы никогда не говорили с тобой об этом. Эта тема была запретной с молчаливого согласия всех. Но давай хоть раз обо всем начистоту. Ведь мой так называемый выбор института, факультета, профессии программиста разве не был фикцией. Разве мы не "выбирали" только из того, что было мне доступно, Мы делали вид, что я выбираю институт. И твои успехи... -- Послушай, дочь, -- вспыхнула Инга Сергеевна, -- я не стану на твоем пути. Если ты так решила, выбирай свой путь. Но мой, пожалуйста, не трогай. Да он был нелегок, но именно этим он мне дорог и дорог замечательными людьми, которые вопреки всем известным порокам нашего общества оставались настоящими людьми, честными. Были, конечно, как у всех и везде, подонки на пути. Но не они решали. Наоборот, они даже помогали, ибо в противовес им активизировались порядочные, честные люди, благодаря которым во все времена мир держится. И все лучшее, что я сделала, в душе своей я посвящаю им. Были среди них и представители партийных и советских органов. Не их вина, что они жили в этой порочной системе и вынуждены теперь нести на себе крест всех разоблачений ее. Живи они в другой ситуации, их порядочность, доброта раскрылись бы наверняка более полно на благо людей и всей страны. Но, может, памятника, почтения они достойны именно потому, что в той порочной системе жили не ее законами, а общечеловеческими нравственными ценностями. Да, они жили в этой системе, работали в ней, не выступали против нее открыто. Они не были открытыми революционерами. Но и они вершили свою революцию в обществе тем, что противостояли Системе, играя в свою игру: они правдами и неправдами давали дорогу честным, прогрессивным людям, чем подтачивали фундамент этой самой системы. А что касается национальных проблем... -- У тебя их не было, -иронично вставила дочь. -- Ведь ты себя называешь "Сергеевна", вместо "Самуиловна", как по паспорту. -- Не издевайся, это тебе не делает чести, -опять разволновавшись, сказала Инга Сергеевна. -- Прошу тебя понять, что как бы я себя ни называла, никто, с кем мне пришлось соприкасаться на моем творческом пути, не заблуждался насчет моей национальности, и я никогда не стремилась кого-то вводить в заблуждение на этот счет... -- Но не мне тебе говорить, -- перебила дочь, -- что такие, как ты, вопервых, должны были в десять раз больше работать, чтоб чего-то добиться. Вовторых, такие, как ты, "проскакивали", потому что это тоже нужно было идеологической машине. Как же без вас они могли разводить демагогию о демократии, интернационализме?! Им нужны были примеры для внешнего мира о преуспевающих евреях, беспартийных. Так что те, о которых ты здесь говоришь, поддержали тебя и тебе подобных не потому, что они такие хорошие, а потому только, что внешний мир не переставал трубить о нарушениях прав человека. -- Нет, дочь, ты слишком наивна. Ты слишком обольщаешься по поводу воздействия внешнего мира на нашу власть. А вообще я устала, -- сказала Инга Сергеевна сникшим голосом, -тебе не нужно трудиться, чтоб меня в чем-то убеждать или переубеждать. Я бы ничего не изменила в своей жизни и прошла бы весь свой путь снова. Мне ни за что не стыдно. Мне только горько, что я не смогла пока помочь тебе обустроить жизнь достойно. Но я еще не потеряла надежду на то, что вотвот отменят эту проклятую прописку и мы купим дом или квартиру. Главное, чтоб вы выбрались из этого общежития. А там уже все будет легче. Но если ты решила поиному, делай, как ты считаешь нужным. Я не имею права тебе указывать и диктовать что-то. Но ты должна четко понимать, что я лично и, думаю, отец твой тоже никогда никуда не уедем. То, чего мы достигли, нам досталось нелегкой ценой, и мы дорожим этим. x x x
