Антон Чехов - Том 29. Письма 1902-1903
Жарко, ветер, неистово дую нарзан. Сегодня получил от Немировича письмо*, получил пьесу от Найденова*. Еще не читал. Немирович требует пьесы*, но я писать ее не* стану в этом году, хотя сюжет великолепный, кстати сказать.
Маша получила сегодня письмо из Алупки от Чалеевой. Пишет, что ей скучно, что она больна и что ей читать нечего. Письмо невеселое.
Маша приедет в Москву 6 сентября, привезет вина. Дуся моя хорошая, узнай, не может ли полк<овник> Стахович дать письмо* (свое или от кого-нибудь) министру народного просвещения Зенгеру о том, чтобы приняли одного еврея в ялтинскую гимназию. Этот еврей держит экзамены уже 4 года, получает одни пятерки, и все-таки его не принимают, хотя он сын ялтинского домовладельца. Жидков же из других городов принимают. Узнай, дуся, и напиши мне поскорее.
Напиши о своем здоровье хоть два слова, милая старушка. Удишь рыбу? Умница.
Не знаю, хватит ли у тебя денег, чтобы заплатить Егору за обед*. Не выслать ли тебе? Как ты думаешь? Пиши мне, собака, поподробней, будь женой. У нас обеды хуже, чем были в Любимовке, осетрина только хорошая. Я ем гораздо меньше, но молоко пью; пью и сливки, довольно порядочные.
Дождя нет, все пересохло в Крыму, хоть караул кричи. Вчера был у меня Дорошевич. Говорили много и долго о разных разностях. Он в восторге от Художеств<енного> театра, от тебя. Видел тебя только в «В мечтах»*.
Беру за хвост мою собаку, взмахиваю несколько раз, потом глажу ее и ласкаю. Будь здорова, деточка, храни тебя создатель. Если увидишь Горького на репетиции*, то поздравь его* и скажи — только ему одному, — что я уже не академик*, что мною послано в Академию заявление. Но только ему одному, больше никому. Обнимаю мою дусю.
Твой муж и покровитель.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Красные ворота, д. Алексеевой.
Книппер-Чеховой О. Л., 31 августа 1902*
3819. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
31 августа 1902 г. Ялта.
31 авг.
Отчего ты не получаешь моих писем*, дуся? Не знаю. Я пишу тебе почти каждый день, редко пропускаю. Прежде писал в Тарасовку*, а теперь по твоему приказанию в д. Алексеева*.
Ну-с, в эти последние 4 дня я был нездоров, кашлял, тянуло всего, а теперь как будто ничего, только кашель остался. Вообще здесь я кашляю больше, чем на севере. Ты пишешь*: «Как же ты меня зовешь в Ялту, раз ты сам говорил, что мне нельзя ехать? Не понимаю. Вообще ничего не понимаю». Я звал тебя в Ялту и при этом писал, чтобы ты попросилась у Таубе и Штрауха. Не я говорил тебе, что тебе нельзя ехать, а доктора. Ты пишешь, что вообще ничего не понимаешь. Чего, собственно, не понимаешь? Я выражаюсь как-нибудь иносказательно? Я обманываю? Нет, нет, нет, дуся, это все нехорошо.
Получил письмо от М. С. Смирновой* с фотографиями и от Лили*. Отвечать им едва ли я соберусь когда-нибудь; скажи им, что не пишу, потому что скоро приеду* и увижусь с ними. Скажи, чтобы Мария и Наталия прислали мерки со своих ног*, без мерок нельзя купить башмаков.
В Ялте жарко, дождей нет совсем, и похоже, будто не будет, по ночам я обливаюсь потом. Чернила сохнут. А ведь завтра сентябрь! Деревья в саду не пропали, но и ни на один вершок не выросли.
Если урядник уступит свой участок*, то все же у нас берега не будет. А без своего берега нельзя. Тогда уж лучше взять около Алексеевых*, у уделов. Лучше же всего — подождать случая.
Пьесы Найденова еще не читал*. Как-то не тянет. Читаю богословские журналы* и вообще журналы*. Ну, будь здорова, дуся моя. Теперь я стал получать от тебя письма чаще, спасибо за это. Пиши же, не ленись, собака моя хорошая, девочка моя великолепная… Целую тебя и обнимаю много раз.
Твой А.
На конверте:
Москва. Красные ворота, д. Алексеевой.
Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Книппер-Чеховой О. Л., 1 сентября 1902*
3820. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
1 сентября 1902 г. Ялта.
1 сентября.
Милая моя, родная, опять я получил от тебя странное письмо*. Опять ты взваливаешь на мою башку разные разности. Кто тебе сказал, что я не хочу вернуться в Москву, что я уехал совсем и уже не вернусь этой осенью? Ведь я же писал тебе*, писал ясно, русским языком, что я приеду непременно* в сентябре и буду жить вместе с тобой до декабря. Разве не писал? Ты обвиняешь меня в неоткровенности*, а между тем ты забываешь всё, что я говорю тебе или пишу. И просто не придумаю, что мне делать с моей супругой, как писать ей. Ты пишешь, что тебя дрожь пробирает при чтении моих писем, что нам пора разлучаться, что ты чего-то не понимаешь во всем… Мне кажется, дуся моя, что во всей этой каше виноват не я и не ты, а кто-то другой, с кем ты поговорила. В тебя вложено недоверие к моим словам, к моим движениям, всё тебе кажется подозрительным — и уж тут я ничего не могу поделать, не могу и не могу. И разуверять тебя и переубеждать не стану, ибо бесполезно. Ты пишешь, что я способен жить около тебя и все молчать, что нужна ты мне только как приятная женщина и что ты сама как человек живешь чуждой мне и одинокой… Дуся моя милая, хорошая, ведь ты моя жена, пойми это наконец! Ты самый близкий и дорогой мне человек, я тебя любил безгранично и люблю, а ты расписываешься «приятной» женщиной, чуждой мне и одинокой… Ну, да бог с тобой, как хочешь.
Здоровье мое лучше, но кашляю я неистово. Дождей нет, жарко. Маша уезжает 4-го, будет в Москве 6-го. Ты пишешь, что я покажу Маше твое письмо; спасибо за доверие. Кстати сказать, Маша решительно ни в чем не виновата*, в этом ты рано или поздно убедишься.
Начал читать пьесу Найденова*. Не нравится мне. Не хочется дочитывать до конца. Когда переедешь в Москву*, то телеграфируй. Надоело писать чужие адресы*. Удочку мою не забудь, заверни удилище в бумагу. Будь весела, не хандри, или по крайней мере делай вид, что ты весела. Была у меня С. П. Средина, рассказывала много, но неинтересно; уже ей известно, как ты болела*, кто около тебя был, а кто не был. Старуха Средина* уже в Москве.
Если будешь пить вино, то напиши, я привезу. Напиши, есть ли у тебя деньги, или обойдешься до моего приезда. Чалеева живет в Алупке; дела ее очень плохи.
Ловим мышей.
Напиши, что ты делаешь, какие роли повторяешь, какие учишь вновь. Ты ведь не ленишься, как твой муж?
Дуся моя, будь женой, будь другом, пиши хорошие письма, не разводи мерлехлюндии, не терзай меня. Будь доброй, славной женой, какая ты и есть на самом деле. Я тебя люблю сильнее прежнего и как муж перед тобой ни в чем не виноват, пойми же это наконец, моя радость, каракуля моя.
До свиданья, будь здорова и весела. Пиши мне каждый день непременно. Целую тебя, пупсик, и обнимаю.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Красные ворота, д. Алексеевой.
Чехову Г. М., 1 сентября 1902*
3821. Г. М. ЧЕХОВУ
1 сентября 1902 г. Ялта.
Спасибо, милый Жоржик, за хлопоты*. Только ты забыл написать, сколько тобою потрачено. Напиши непременно, буду ждать.
Жена под Москвой на даче*, я в Ялте, покашливаю.
Будь здоров и весел, поклонись своим*. Спасибо за фотографию*.
Твой А. Чехов. 1 сентября.
На обороте:
Таганрог. Его высокоблагородию Георгию Митрофановичу Чехову.
Книппер-Чеховой О. Л., 3 сентября 1902*
3822. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
3 сентября 1902 г. Ялта.
3 авг.
Оля, прелесть моя, дуся, вчера получил твое великолепное письмо*, прочел и успокоился. Спасибо тебе, родная. Я живу помаленьку, приеду, вероятно, 20 сентября*, если не случится чего-нибудь; если случится, тогда попозже приеду.
