Сергей Довлатов - Соло на IBM
– Мы с женой купили дом. Сначала в этом доме было как-то неуютно. И вдруг не территории стал появляться зайчик. Он вспрыгивал на крыльцо. Бегал под окнами. Брал оставленную для него морковку…
Вдруг из последнего ряда донесся звонкий от сарказма голос:
– Что же было потом с этим зайчиком? Небось подстрелили и съели?!
Когда «Новый американец» окончательно превратился в еврейскую газету, там было запрещено упоминать свинину. Причем даже в материалах на сельскохозяйственные и экономические темы. Рекомендовалось заменять ее фаршированной щукой.
Меттер говорил презираемой им сотруднице:
– Я тебя выгоню и даже не получу удовольствия.
Дело происходило в газете «Новый американец». Рубин и Меттер страшно враждовали. Рубин обвинял Меттера в профнепригодности. (Не без основания). Я пытался быть миротворцем. Я внушал Рубину:
– Женя! Необходим компромисс. То есть система взаимных уступок ради общего дела.
Рубин отвечал:
– Я знаю, что такое компромисс. Мой компромисс таков. Меттер приползает на коленях из Джерси-Сити. Моет в редакции полы. Выносит мусор. Бегает за кофе. Тогда я его, может быть, и прощу.
Меттер называл Орлова:
«Толпа из одного человека».
У Бори Меттера в доме – полный комплект электронного оборудования. Явно не хватает электрического стула.
Орлова я, как говорится, раскусил. В Меттере же – разочаровался. Это совершенно разные вещи.
В «Капитанской дочке» не без сочувствия изображен Пугачев. Все равно, как если бы сейчас положительно обрисовали Берию. Это и есть – «милость к падшим».
Дело было лет пятнадцать назад. Судили некоего Лернера. Того самого Лернера, который в 69 году был знаменитым активистом расправы над Бродским. Судили его за что-то позорное. Кажется, за подделку орденских документов.
И вот объявлен приговор – четыре года.
И тогда произошло следующее. В зале присутствовал искусствовед Герасимов. Это был человек, пишущий стихи лишь в минуты абсолютной душевной гармонии. То есть очень редко. Услышав приговор, он встал. Сосредоточился. Затем отчетливо и громко выкрикнул:
«Бродский в Мичигане,Лернер в Магадане!»
Двадцать пять лет назад вышел сборник Галчинского. Четыре стихотворения в нем перевел Иосиф Бродский.
Раздобыл я эту книжку. Встретил Бродского. Попросил его сделать автограф.
Иосиф вынул ручку и задумался. Потом он без напряжения сочинил экспромт:
«Двести восемь польских строчекДарит Сержу переводчик».
Я был польщен. На моих глазах было создано короткое изящное стихотворение.
Захожу вечером к Найману. Показываю книжечку и надпись. Найман достает свой экземпляр. На первой странице читаю:
«Двести восемь польских строчекДарит Толе переводчик».
У Евгения Рейна, в свою очередь, был экземпляр с надписью:
«Двести восемь польских строчекДарит Жене переводчик».
Все равно он гений.
Помню, Иосиф Бродский высказывался следующим образом:
– Ирония есть нисходящая метафора.
Я удивился:
– Что значит нисходящая метафора?
– Объясняю, – сказал Иосиф, – вот послушайте. «Ее глаза как бирюза» – это восходящая метафора. А «ее глаза как тормоза» – это нисходящая метафора.
Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся.
Лежит Иосиф – бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты.
И вот я произнес что-то совсем неуместное:
– Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…
Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.
Вот я и сказал:
– Евтушенко выступил против колхозов…
Бродский еле слышно ответил:
– Если он против, я – за.
Разница между Кушнером и Бродским есть разница между печалью и тоской, страхом и ужасом. Печаль и страх – реакция на время. Тоска и ужас – реакция на вечность. Печаль и страх обращены вниз. Тоска и ужас – к небу.
Иосиф Бродский говорил мне:
– Вкус бывает только у портных.
Конечно, Бродским восхищаются на Западе. Конечно, Евтушенко вызывает недовольство, а Бродский – зависть и любовь. Однако недовольство Евтушенко гораздо значительнее по размерам, чем восхищение Бродским. Может, дело в том, что негативные эмоции принципиально сильнее?..
Когда горбачевская оттепель приобрела довольно-таки явные формы, Бродский сказал:
– Знаете, в чем тут опасность? Опасность в том, что Рейн может передумать жениться на итальянке.
Бродский говорил, что любит метафизику и сплетни. И добавлял:
«Что в принципе одно и то же».
Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил:
– Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!
Шмаков говорил о Бродском:
– Мало того, что он гений. Он еще и весьма способный человек.
– Способный? Например, к чему?
– Да ко всему. К языкам, к автовождению, к спорту.
Иосиф Бродский любил повторять:
– Жизнь коротка и печальна. Ты заметил чем она вообще кончается?
Бродский обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой:
– Зайдите в свою библиотеку на радио «Либерти». Сделайте копии оглавлений всех номеров журнала «Юность» за последние десять лет. Пришлите мне. Я это дело посмотрю и выберу, что там есть хорошего. И вы опять мне сделаете копии.
Я вошел в библиотеку. Взял сто двадцать (120!) номеров журнала «Юность». Скопировал все оглавления. Отослал все это Бродскому первым классом.
Жду. Проходит неделя. Вторая. Звоню ему:
– Бандероль мою получили?
– Ах да, получил.
– Ну и что же там интересного?
– Ничего.
Иосиф Бродский (на книге стихов, подаренной Михаилу Барышникову):
«Пусть я – аид, а он – всего лишь – гой,И профиль у него совсем другой,И все же я не сделаю рукойТого, что может сделать он ногой!»
О Бродском:
«Он не первый. Он, к сожалению, единственный».
У Бродского есть дружеский шарж на меня. По-моему чудный рисунок.
Я показал ему своему-американцу. Он сказал:
– У тебя нос другой.
– Значит надо, говорю, сделать пластическую операцию.
Помню, раздобыл я книгу Бродского 64 года. Уплатил как за библиографическую редкость приличные деньги. Долларов, если не ошибаюсь, пятьдесят. Сообщил об этом Иосифу. Слышу:
– А у меня такого сборника нет.
Я говорю:
– Хотите, подарю вам?
Иосиф удивился:
– Что же я с ним буду делать? Читать?!
Бродский:
– Долго я не верил, что по-английски можно сказать глупость.
Бродский о книге Ефремова:
– Как он решился перейти со второго абзаца на третий?!
Бахчаняна упрекали в формализме. Бахчанян оправдывался:
– А что если я на содержании у художественной формы?!
Реклама фирмы «Мейсис». Предложение Бахчаняна:
«Светит Мейсис, светит ясный!..»
Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:
– Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?
На что художник Бахчанян заметил:
– Пушкин жил, и ничего.
Бахчанян:
«Гласность вопиющего в пустыне».
Как-то раз я сказал Бахчаняну:
– У меня есть повесть «Компромисс». Хочу написать продолжение. Только заглавие все еще не придумал.
Бахчанян подсказал:
– «Компромиссис».
Бахчанян предложил название для юмористического раздела в газете:
«Архипелаг Гуд Лак!»
Шел разговор о голливудских стандартах. Вагрич Бахчанян успокаивал Игоря Гениса:
– Да что ты нервничаешь?! У тебя хороший женский рост.
Бахчанян пришел на радио «Свобода». Тогда еще работали глушилки. Бахчанян предложил:
– Все это можно делать заранее. Сразу же записывать на пленку текст и рев. Представляете какая экономия народных денег!
Бахчанян говорил, узнав, что я на диете:
– Довлатов худеет, не щадя живота своего.
Бахчанян говорил мне:
– Ты – еврей армянского разлива.
Была такая нашумевшая история. Эмигрант купил пятиэтажный дом. Дал объявление, что сдаются квартиры. Желающих не оказалось. В результате хозяин застраховал этот дом и поджег.
Бахчанян по этому случаю выразился:
«Когда дом не сдается, его уничтожают!»
Владимир Яковлев – один из самых талантливых московских художников. Бахчанян утверждает, что самый талантливый. Кстати, до определенного времени Бахчанян считал Яковлева абсолютно здоровым. Однажды Бахчанян сказал ему:
