Сергей Шаргунов - Ура !
Народ их выталкивает вон, инстинктивно. Лето, давка автомобилей, шофер высунулся, сигналит и вопит: "Пидарас! Ехай давай, пидарас!" Во, думаю я, шагая по тротуару, ПИДАРАС - жаркое народное ругательство...
ВЫПЛЮНЬ ПИВО, СЛОМАЙ СИГАРЕТУ!
Не курю я уже месяцев семь и подвешен на нежной дымчатой ниточке. Однако стоит закурить - и, знаю, все начнется заново, опять я задохнусь в табачной удавке.
Двенадцати лет от роду я на даче подобрался к палатке. Мне было неудобно покупать сигареты. Такое же чувство должен испытывать любой в этом возрасте. Я стоял вроде как в задумчивости и смотрел. Почему-то мне казалось, что продавщица на меня наорет, потащит за руку к родителям через весь поселок, сцены конфуза рисовались мне. Тут к палатке подошла баба. "Ми-ил!" - позвала она. Вышла продавщица, и две подруги стали болтать, подбоченясь, о том о сем. А я как дурак ждал и все ласкал глазами заветную пачку. Наконец они распростились. "Чего тебе?" - уронила продавщица. "Дайте сигарет, пожалуйста", - выговорил я порывисто. "Каких?" И сделка состоялась.
Но та пачка меня не втянула в курение. Курить я начал позже, в восемнадцать, когда Алиса меня оставила. Курил беспрерывно, зажигая сигарету от сигареты. Насильно окунул я себя в дым. И Алиса исчезала, и бежало передо мной густое стадо лошадей, показывая лишь дымчатые крупы. Дым говорил мне о тщетности всего. Любила-разлюбила, все ерунда...
Считается пошлым обличать курение. Но не значит же это, что надо на эту тему заткнуться. Курение - важнейшая тема в судьбе народа.
Читатель, позови свою волю! Прикинь, мы с тобой будем драться. У меня легкие, у меня дыхание громадное, простор. А ты быстро скиснешь, воздух станешь ловить жалобно. Потому что ты - курильщик!
Миллионы наших людей могут при желании показать себя. Вообще-то быть курильщиком - хороший повод испытать свою волю. Напрягай мышцы, сам себя завоевывай. Огрызаясь, миллиграмм за миллиграммом отступает из крови никотин, вызывает безумные состояния, а ты выдавливай врага. Держись - и уже дыхание шире и чище, и сердце четче, и рассеивается свинец. И зубы улыбки белее!
Я заметил: вдыхаешь сигаретный дым, а выдыхаешь жизненные силы. Казалось бы, жалкий штришок - узор дымка. Но вот закурил человек - и сразу видно: НЕ БОЕЦ. "Не боец", - вижу я. Расписка в своей слабости. И даже подпись блекло рассеивается... Как ходят курильщики, как я ходил? Уныло, согбенно. Иронично кривится табачный рот. Ноги подтачивает дымок - нет, лучше еще посидеть... Лучше еще покурить... Скорей, скорей, сейчас сигарета будет! Покурил осунулось лицо.
Каждый курильщик зависим от хозяина. Покорно хватается за сигаретку, тащит в себя дым. Что это за бред: идет человек, зачем-то останавливается, зачем-то закуривает. Хозяин доволен. И пацаны считают западло не курить: как это так, пацану - и не курить... И осыпаются искрами наши сердца, пеплом летят головы. Беспросветное будущее у нас, у курильщиков. Вся правда о нас у нас внутри. Если легкие закопченные и дыхание смрадное, все с человеком ясно.
Включив компьютер, я, пока он зажигался, пошел покурить на балкон. Курил в одних трусах, ежась. Мне опротивело, и я стал тушить цигарку о мокрый карниз. Но вдруг стало жаль цигарку, я судорожно ее раздувал. Внизу была мокрая грязь. Взирая вниз, я почти бросился. Я уже почувствовал эту грязь у себя под головой, грязь касалась моих щек, и я испускал последний вздох. Надо исследовать связь сигареты и самоубийства. Сигарета ввергает в тоску смертную. Непрерывный суицид в душе.
Я подумал о знакомых, кто что скажет.
- Шаргунов выбросился из окна, - скажут они, один спеша удивить другого, не "с собой покончил", а именно так: "выбросился".
Докурил - и кинул цигарку.
Вернувшись назад в комнату, я сел к уже заждавшемуся компьютеру. Я набивал строки. Передо мной сиял экран компьютера, светло-серый, как пасмурное небо, и черные птицы слов летали и щелкали все ниже и ниже, предвещая дождь... Я оторвался от экрана, высунулся в окно и опять задымил.
А ночью курильщик Сергей забылся сном. Меня донимал затяжной несвежий сон. Кусками все было очень правдоподобно. Снилась жизнь, с ее распорядком, со сменой дня на ночь. Трое друзей приснились - два мальчика, одна девочка - и уламывали меня на совместный суицид. Зачем это? Да вот захотели быть последовательны в своем трагизме. "Не в игрушки играть", - властно молвила девочка. Я не отказался, я им обещал подумать, энергично кивал, сам решив от них смыться. Помню из сна щемящие, щенячьи свои ощущения. Потом игра в прятки... И туман рассеялся. За окном синел вечер, звонит телефон, мне сообщили: все трое час назад повесились. Как завороженный выслушал я известие. Я ведь почти разделил с ними их участь. Но нет, они повесились - да, все трое. Уже простыл их след, остывали их тела...
Наутро (приснилось мне и утро) пришли другие знакомые, живые, и началось обсуждение. Длилась жизнь во всей ее красе, а где-то на втором плане безмолвно валялись трупы. Во сне я увидел их тайным зрением: пластмассовые манекены. И, звонко обсуждая случившееся, я думал: нелепая ошибка! Вы вышли, ребята, дураками. Вы бы уловили это, если бы воскресли. Такой сон. Удушливый сон. Дым сигаретный плелся над этим сном...
Читатель, разорви пачку, разом переломи сигареты. И наступай смело. Ни шагу назад, не оборачивайся. Гони вон из себя дымные полчища! Курить ну никак больше не хочется. Лену Мясникову поцелую чистейшим ртом!
Как я бросил?
А просто, шагая по длинной улице, понял: пора бросать. И, помню, задержал глаза на щитке с краю тротуара. Из серии: "Здесь могла быть ваша реклама". Изображение - не рекламное, а развлекательно-городское. Белолицый мальчик. Кроха, учится ходить, приветливая ручонка тянется, в глазах - пустота победы. И ярко-алая надпись трассирует: "А знаешь, все еще будет!" Я зверски усмехнулся. Сердце свирепствовало. "Ура-а!" - распирало грудь. Пресная сигарета торчала изо рта. Сжав зубы, я стоял, а напротив на щитке был герой. Вспыхнула зажигалка. Рекламный ребенок подмигнул. И я отбросил сигарету! И все. Даже башмаком ее подавил.
Все, больше не курю. Сигарета подкрадывается ко мне во сне. Во сне, бывает, закурю - и сгораю со стыда весь.
Но есть еще одно бедствие. О водке-убийце слишком много говорили, а сегодня я вижу еще одно бедствие - пиво, пивко... Человек опивается, взбухает как на дрожжах, как беременный. А экран мигает разнообразной рекламой. Вот я гуляю по городу, и всюду льет пиво. Люди в подражание рекламе опиваются публично, они спешат скопировать рекламных персонажей и в своем восторге переигрывают. Люди на улицах - сверхрекламны! Толстая девочка с мохнатым шмелем родинки на щеке туго впилась в бутыль. Клерк, еле передвигая ноги (коричневый галстук съехал набок), испуганно взглатывает на ходу.
- Какое? - бледно обернулась от палатки молодая.
- Продвинутое, какое! - грубо оборвал прыщавый муж, он покачивал коляску, а в ней сидел и пузырил рот огромный розан-малыш.
Во двориках выстраиваются отягощенные тела, из сморщенных хоботков пенистые потоки. Блестят мочевые стены, темные струи убегают по запыленному асфальту.
В этом питье есть обреченность. Пьет простудный тип в зеленушной куртке, окончательно обрекая себя на болотную муть и хлюпанье ноздрей. Народ подавляет себя, забавляясь хлопьями пены.
Но ведь идет битва.
- Ну, по пивку? - просительно заглядывает в глаза спутникам одутловатый парень.
- Да чё-то неохота, - отвечает второй, низкорослый.
- А чё так? - взорвался одутловатый.
- Да надоело пить, курить, - внятно говорит третий с детским открытым лицом. - Сам пей.
Вот, вот она, битва, которая идет ежедневно! Я против чудовищной зависимости... Выпить иногда пивка и неплохо, я против эпидемии пивной.
Уж слишком много его пьют. Мальчишки бахвалятся: "Блин, так классно вчера набухались". - "Чё брали-то?" - "Да "Классического"". Набухались. Набухли, как бутоны. И я иду позади их навеселе. Уже вторая бутыль. Хлебаю, смотрю на мир и плавно засыпаю. Пропадаю по кусочку. Глаза закрываются сами собой. Туманная зелень, мякоть мира... Слякоть хлюпает внутри. Водка хотя бы бодрит. А пиво можно пить сутками, как будто оно и выпивкой не считается. Размякло нутро, бурчит желудок, на глазах пена. Прощайте, бодрость и жизнь. Губастый миропорядок меня поглощает. Но эта мягкая удовлетворенность - иллюзия, а за ней нежнейший трепет... Трепет превращения в червя!
Вот о чем я думал, сидя в клубе-подвале на Чистых прудах. Шуршали деньги. Шип сигареты. Желтый глоток. Рядом тянулся вырез в стене. Этот вырез мог служить стоком, но оканчивался стеклом. Оконце вело на асфальт, под ноги прохожим, - шаги, дождь... Беззвучно проплывала обувь. А что, если стекло разобьется? Я представил. Грязные потоки грохочут по столам. Машина обдала сидящих, подросток, пробегая, уронил ботинок. Паника, потоп, модный "Мартинс", как черный жук, на столе.
От этих фантазий меня отвлек нищий. Он проник в клуб, бородатый и истрепанный. "Сыно-ок, - начал он. - Мне не выжрать, чаю мне". Я ему заказал чаю. Принесли пошлую прозрачную чашку, увитую стеклянным бредом. "О, ты мне чашу преподнес", - заявил нищий. Он густо отпивал: "Горячо-о!", а я пиво пил. Мы сидели вместе. За соседним столиком веселились молодые. Один из них, поворачиваясь, - бледные кудряшки, розовый смех - вдруг... наткнулся на моего нищего. Розовое лицо исказилось. Смех замер в зубах огрызком, глаза перескочили на меня - заискивая. Свойский взгляд. Приглашение высмеять нищего. "Откуда? Для чего?" - вопрошали голубые глаза. Я отвернулся от юноши.
