Александр Солженицын - Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 2
Однако вся завоёванная кальтенборнская поляна была – верста на версту, и снова предстояло углубляться в лес. А через две версты – опять выходить на просвет, к деревне, опять под обстрел. Михаил Григорьевич Первушин, со службой и годами нисколько не утративший солдатского естества, стал душой и следующего прорыва. Он так всегда был слитен с солдатами, что не мог вести их на невозможное, а если уж вёл – не могли за ним не идти. В первушинском авангарде была перемесь невцев, нарвцев, копорцев, звенигородцев.
На той следующей поляне вновь расставили свои немногие снаряженные пулемёты и открыли внезапный беглый огонь – и так же бросились в атаку. Опять Первушин бежал впереди и получил штыковую рану. Неожиданный прорыв русских и тут оказался так крепок, что немецкий заслон кинулся в бегство.
В этом ратном труде, как выражались наши предки, у первушинского авангарда прошёл весь день. Дорога на выход ещё была длинна, и длинны лесные вёрсты; немецкие заслоны один за другим, завалы, колючая проволока; пулемёты по просекам и пушки на проходах поджидали свои столпленные нестройные жертвы. Едва высовывались русские на прогляд, на прострел – немцы окатывали их всеми видами огня. С каждой удачей становилось русским всё трудней и трудней: меньше телесных сил, больше голод и жажда (колодцы завалены), меньше снарядов и патронов, больше раненых, сильней заслоны, а надежда вся – только на штыковую атаку.
Было уже за полдень далеко. Многолюдная с утра, колонна обтаивала. Безумеющие люди теряли разум действий и надежду.
Перед последним рывком полковник Первушин, уже раненный дважды, и всё штыком, – кровь у него на лице, на шее, на кителе, и фуражка пробита – приказал знаменщику снимать с древка полковое георгиевское знамя и закопать его – вот тут. (Указал ещё не повреждённой рукой.)
А сам сидел на пне, склоня голову.
52
Положение 13-го корпуса. – Генерал Клюев намерен сдаваться. – Самовольные группы прорыва – есаул Ведерников, подполковник Сухачевский.Сам генерал Клюев не был ни в голове корпуса, где Первушин, ни в арьергарде, где Софийский полк отбивался в стошаговом лесном бою, – он держался середины колонны, и путал, и метался, мотал её, от каждого заслона отворачивая. Кольцо окружения казалось ему неразрываемым, и некому было собрать полкорпуса на прорыв.
Остатки нашей артиллерии действовали сами собой: меняли позиции, стреляли прямой наводкой, где видели противника, при бегстве оттягивали орудия или покидали их. А тут ещё широкая болотистая речная полоса со многими канавами перегораживала русским путь там, где расступался грюнфлисский лес, и в этой болотистой низине тонула артиллерия, тонули обозы. И хотя по прямой уже видно было шоссе, и дойти до него было три версты, – уклонялись части опять на восток в сторону недостижимого Вилленберга, искали переход по сухому. Поток отступающих таял, каждый час исчезали куда-то не сотни, но тысячи. Безпорядочная толпа вокруг Клюева выкатилась на поляну близ Саддека, попала под перекрестный шрапнельный огонь, шарахнулась назад в лесок.
И тут – исполнилась чаша терпения единокомандующего окружёнными центральными корпусами. Во избежание напрасного кровопролития велел генерал Клюев поднять белые флаги – при двадцати батареях, протащенных, прокруженных черезо всю Пруссию! – и против восьми батарей противника. С рассыпанными десятками тысяч по лесам – против шести батальонов в этом месте.
Золотые слова: «во избежание кровопролития». Каждый человеческий поступок всегда можно огородить золотым объяснением. «Во избежание кровопролития» – благородно, гуманно, что на это возразишь? Разве то, что надо быть предусмотрительным и во избежание кровопролития не становиться генералом.
Но – не оказалось белых флагов! Ведь их не возят по штату вместе с полковыми знамёнами.
Это было на поляне, близ выхода из лесу.
Экран= Всё, что колёсное есть – обозное, артиллерийское, санитарное, забило поляну без рядов, без направления.
На двуколках, фургонах – раненые,
сёстры и врачи.
Что попало на телегах – оружие, амуниция, вещи, может и захваченные у немцев…
Пехота стоит, сидит, переобувается, подправляется…
Верховые казаки стеснёнными группами…
Разрозненная артиллерия…
= Обречённая военная толпа.
= А вот и генеральская группа, верхами.
И казачья конвойная сотня при ней.
= Генерал Клюев. Напряженье держаться с внешней важностью. Смотреть с важностью, бровями двигать (а иначе ведь и слушаться перестанут):
– Вахмистр! снимите нательную рубаху. Взденьте на пику! Выезжайте медленно к противнику.
= Вахмистр – как приказано. Пику передал соседу, снимает рубаху верхнюю, снимает рубаху нательную…
= и вот уж одет, а рубаха – белым флагом на пике. Ехать?
Но что-то гул.
= Это – казаки между собой гудят.
= Вахмистр смотрит на них, замер.
И Клюев на них оборачивается.
Тише гул.
Клюев машет,
и вахмистр с белым флагом отъезжает.
Громче гул.
= От другой казачьей группы, подальше:
– А мы – сдюжаем!
– Казаки́ не сдаются!!! где это видано?
Да не Артюха ли Серьга, плут забиячный, кругловатый, фуражка кой-как, из-за чужой спины кричит дерзко, разносисто:
– Вилять – не велят!
= Клюев – черезсильным окриком (а уверенности – никакой):
– Кто там командует?
= И выезжает вперёд с капитанским беззвёздным погоном изгибистый, стройный, вьющийся в седле офицер. Лицо литое, черноглазый, – никакого почтения! – ах, сидит! ах, избочился, пальцы на сабельной рукояти:
– Сорокового Донского е-са-ул Ведерников!
Посмотрел на генерала – добавлять ли?
И ничего не добавил.
Новый гул, новые восклицания.
= Клюев оглядывается, оглядывается…
на пехоту, на столпленье людское.
Кто как, кто слаб, кому хоть и сдаться,
а этот солдат кричит, за затылок взявшись, фуражка сбилась, где вся дисциплина? Где форма? —
– Чего это? в плен? а мы – не изъявляем!
Поддерживающий гул
соседних с ним солдат.
И их подполковник идёт, прорезая толпу, обходя телеги,
к верховому генералу,
оборот:
= сюда, к нему, снизу вверх, как покуситель на царя, вот выхватит пистолет и застрелит. Руку вздёрнул —
нет, честь отдаёт:
– Подполковник Сухачевский, Алексопольского полка! Вы приняли командование и 15-м корпусом тоже! Вы обязаны выводить нас… генерал!
Снизу вверх – простреливающе, с презрением.
= Уже и – не превосходительство… И нет твёрдости возражать. Клюева мутит. Глаза закрыл, открыл —
стоит Сухачевский, не уходит.
Да разве генерал не понимает! Да разве ему самому легко? Но – во избежание кровопролития?..
Ну, да он ни на чём не настаивает. Со слабостью:
– Пожалуйста… кто хочет – пусть спасается. Как умеет.
Вынул платок, лоб отереть. А отерши, смотрит:
= платок! он – белый! он – большой, генеральский платок!
= И, взяв его за уголок, подальше от неприятностей с этими подчинёнными, перед собой спасительно помахивая,
шагом конным поехал к опушке, сдаваться,
вослед вахмистру с рубахой.
= И – весь штаб за ним, кавалькадой.
И – потянулись, кому скорей бы конец…
скорей бы конец…
скорей бы…
= А близ лазаретного скопленья
врач с лошади командует:
– Внимание! Командир корпуса объявил о сдаче. Все, кто рядом с моим лазаретом, – бросай оружие! Бросай!
= Недоуменный маленький солдатик, винтовку няньча:
– И куды ж её бросать?
– Под деревья кидай, вон туда!
А из фургона, из-под болока, выбирается в одном белье раненый, перебинтованный:
– Да ни в жисть! Дай винтовочку, землячок!
Забирает у недоуменного. И —
зашагал в одном белье, с винтовкой.
= А другие сносят, бросают…
бросают…
под крайние деревья, наземь.
= Лица солдатские…
и раненых…
Но – голос боевой, звончатый:
– Эй, казаки́!
= Это – есаул Ведерников, выворачивая коня к своим:
– Нам тут не место!
= Ну, и донцы его стоют! Нет, не сдадутся!
Гул одобрительный, воинственный.
И Артюха Серьга зубы скалит. Что-то в нём симпатичное, когда мы теперь его увидим?
= И командует Ведерников:
– Все – на коней!.. справа по три… малым намётом… марш!
Махнул – и поехал. И за ним
на ходу – по три, по три, по три разбираясь, поехали казаки.
= И подполковник Сухачевский, он низенький, ему через головы не так сподручно:
– Алексо-опольцы!.. Сдаёмся? Или выходим?
= Кричат алексопольцы:
– Выхо-одим! Выхо-одим!
Может и не все кричат, а сильно отдаёт.
Сухачевский:
– Никого не неволю. А кто идёт —
выставил руку:
– …становись по четыре!
