Дина Рубина - Двойная фамилия
Кстати, деликатный вопрос: какая дама будет освящать наш быт в это лето? Нет, правда, если таковая имеется, то как мне ее звать - по имени-отчеству или как прежде, ну там - тетя Валя, тетя Наташа, тетя Оля?..
Почему не будет? Если ты думаешь, что я отнесусь к этому как-то не так, что я уже вырос и все такое, то ты ошибаешься. Нет, правда, я человек широкий, па, сказал я ему. При мне чувствуй себя свободно... В конце концов, это твое личное дело. Я даже не буду против, если ты вдруг соберешься жениться. Правда, правда, я отнесусь к этому вполне лояльно, сказал я ему... Не можешь ведь ты всю жизнь быть один.
Семейная жизнь, конечно, на мой взгляд, штука паршивая, но, как говорит наша соседка, надо иметь с кем под старость выпить стакан чаю...
Вот я наблюдаю за своими: знаешь, бывает, за день насобачатся, особенно если оба в плохом настроении. Послушаешь, так и она ему жизнь испортила, и он ей что-то там поломал, а вечером, глянь - она ему валидольчик тащит, а он ей пластырь куда-нибудь лепит. Идиллия!.. Так что смотри, па, если тянет на такую бодягу - валяй женись. А я, например, никогда не женюсь. Правда-правда, чего ты улыбаешься?
Ты поглядывай все же на дорогу, а... Что-то раньше ты так не лихачил.
Кстати, не кажется ли тебе, что пора этот убогий "Запорожец" поменять на более пристойную тележку? Ну, на "Жигули", например, или даже на "Волгу". Как - где взять? Ой, не прибедняйся. Изобрети какой-нибудь перпетуум-мобиле, тебе это раз плюнуть, получишь премию в десять тыщ, и... Не иронизируй, при чем здесь "мерседес"? Ошибаешься, я патриот отечественного автомобилизма...
Вот покупаешь, значит, "Волгу", а "Запорожец", чтоб не жалко было выбрасывать, отдаешь мне. Я, так уж и быть, приму эту рухлядь. Ха! Шучу. Чихал я на все блага вашей человеческой цивилизации. Что? Да... Да, сказал я ему, абсолютно все равно. Что есть, что носить, где жить и на чем ездить. А главное - все равно, что про меня подумают.
Вот взять хотя бы эту двойную фамилию. Знаешь, как наши дубари в классе ржали?.. Интересная штука: у нас есть девочка по фамилии Свинарь и парень по фамилии Покойный - и хоть бы что! Никакого эффекта. А моя - через черточку привела их в дикий восторг и вызвала взрыв их убогой мозговой деятельности...
Да нет, я не всех презираю, сказал я ему, просто учусь с ними с первого класса, знаю всех как облупленных, и все они осточертели мне до чертиков. Это как в нормальной семье, - любовь любовью, а грызня грызней. Потому что люди надоедают друг другу очень быстро, ты не находишь?..
Кстати, о семье: история с моей двойной фамилией потрясла основы нашей милой семейки... А? Да черт их знает почему. Во всяком случае, изрядная нервозность наблюдалась, сказал я ему.
Ты же знаешь, мать вообще особа нервная, а тут, месяца за два до моего шестнадцатилетия, стала прощупывать почву насчет этого... ну, чью, мол, фамилию я возьму. Нет-нет да осторожно так потрогает эту опасную тему. Как больной зуб раскачивает...
Почему опасную? Знаешь, сказал я ему, не хотел тебе говорить, но ведь мать давно осторожненько мне намекала, что, мол, Виктор меня воспитывает, да, мол, прекрасно ко мне относится, что некоторые люди, мол, берут двойную фамилию, ну и... прочая бодяга...
Да нет, ты не подумай, сказал я ему, не свинья же я, и Виктору вполне благодарен за то, что все эти годы он не лез в душу, не качал права и вообще оказался очень приличным мужиком. Могло ведь и хуже быть. Но... при чем тут мой паспорт и моя фамилия? Нет, правда, мне не жалко, но не могу же я приписать себе фамилии всех хороших знакомых, верно, па? У меня есть собственный отец и собственная фамилия, и, ей-богу, и тот и другая меня вполне устраивают...
Я матери так и сказал, когда она допекла меня этими намеками. И надо было видеть, что тут началось! Слезы, капли Вотчала, щупанье пульса - она специалист по части истерик.
Ладно, думаю, я вам устрою двойную фамилию! Пошел и устроил. Приношу домой паспорт, показываю, и тут начинается второй акт трагикомедии, на сей раз в главной роли - кто бы ты думал? Виктор! Вот уж не подозревал, что ему есть дело до того, чью фамилию я буду носить - твою или его.
Он заперся в ванной и сидел там полдня. Надо было видеть эту картинку: мать прыгала у дверей ванной, как квохчущая курица: "Витя! Витя!" - а оттуда шаляпинское такое рычание: "Я брре-эюсь!"
Умора... Что ты на меня так глядишь?.. Да нет, просто лицо у тебя какое-то странное, сказал я ему... И смотри ты на дорогу, бога ради, охота живым до дома добраться...
"...Так вот, мужик, насчет того, кого я не видел на горизонте. Первый раз он появился в день, когда тебе исполнилось три года. К этому времени я напрочь забыл, что ты не моя кровинка. То есть не то чтобы забыл... Очень редко эта бесстрастная, обесцвеченная временем мысль всплывала, как совершенно посторонняя информация. Как, скажем, сообщение о встрече глав двух европейских государств или о строительстве атомной станции где-то в Швеции - нечто безусловно существующее, но не имеющее к нам с тобой ни малейшего отношения. Я любил всюду таскать тебя с собой - по магазинам, на работу, в поликлинику. Ты был общительным, забавным мальчуганом и мгновенно заводил знакомства со всяким, кто обращал на тебя внимание.
И обязательно в очереди находилась детолюбивая бабка, подпавшая под твое обаяние.
- Сразу видать - папин сын, - благосклонно замечала она, когда ты с размаху влетал в мои колени.
- А что - похож? - спрашивал я, с горделивой небрежностью вороша твои пушистые волосы.
- Вылитый, - убежденно отвечала она. И в моем сердце, на донышке, в глубине, ее слова отзывались тихой и сладкой болью...
В день, когда тебе исполнилось три года, мы до изнеможения кутили в детском парке, и все аттракционы работали на нас. А на обратном пути заехали на птичий рынок и купили Главный Подарок в литровой банке: двух жемчужно-серых гурами, двух кардиналов и парочку радужнохвостых гуппи.
Тебе давно пора уже было спать, ты устал от длинного, утомительно-веселого дня рождения и плелся за мною, похныкивая от усталости и перевозбуждения. Когда мы завернули в наш двор, я остановился, чтобы взять тебя на руки, и в этот момент на лавочке возле песочницы увидел человека, чем-то мне знакомого. Я скользнул по нему взглядом и отвел глаза, но в следующую секунду память вдруг огрела меня жгучей оплеухой, и я вспомнил все: давний день рождения, и Тарусевичей, и незнакомую чету, случайно пришедшую на огонек.
Словом, это был твой отец. И он смотрел на тебя не отрывая глаз.
Уж не знаю как, должно быть, ладони вспотели, - банка выскользнула у меня из рук и грохнулась об асфальт.
Они бились в лужице - жемчужно-серые гурами, красавцы кардиналы и парочка радужнохвостых гуппи, ты потрясенно смотрел на их предсмертные прыжки и вдруг заревел - густым протяжным басом. Вот тогда, мужик, у тебя был бас. Тогда, а не сейчас. Сейчас все-таки баритон...
Я подхватил тебя на руки и пошел, плечами заслоняя от взгляда человека на лавочке. И хоть для этого, мужик, у меня были достаточно широкие плечи, все равно я чувствовал себя серым гурами, бьющимся об асфальт в предсмертном ужасе.
Когда мы пришли домой и ты наконец был успокоен, накормлен и уложен, я вошел в комнату твоей матери и бесцветным, ровным голосом сказал, чтоб предупредили кого следует: если еще раз увижу в нашем дворе... и не в нашем тоже... если увижу вообще, даже случайно, на другом конце города, - словом, все, что обычно говорят люди в бесправном и беспомощном положении вроде моего...
С того дня я постоянно чувствовал себя зверем, обложенным охотником. И при мысли об этом меня дрожью прошибала ярость зверя, у которого отнимают детеныша. Тогда я не знал еще, что отец твой вовсе не охотник, а тот же зверь, обложенный, как и я, азартной судьбою.
Второй раз она сшибла нас на даче.
В то сырое сумрачное лето тебе исполнилось пять, ты скучал без дворовых приятелей и с самого утра, едва становилось очевидным, что и сегодня погода не задалась, сидел на веранде, вяло выкладывал из кубиков бастионы и ждал моего приезда из города.
Унылое лето я расцвечивал для тебя бесконечными историями про лесника Михеича и его верных зверушек.
Этот Михеич выходил у меня помесью лихого ковбоя с дедом Мазаем, а каждая очередная история напоминала походный суп, в который бросают все, что есть под рукою, - тушенку, рыбные консервы, колбасу, макароны. Но ты поглощал это варево с неизменным восторгом.
Очень скоро Михеич мне осточертел, но вечером, едва я переступал порог террасы, ты бросался ко мне с радостным воплем, предвкушая очередную порцию похождений. После ужина я укладывал тебя на квадратную, с цветастыми занавесками кровать, заваливался рядом, измочаленный после рабочего дня, магазинов, очередей, электричек, ненавидя Михеича и его зверюшек и вяло соображая, куда бы еще послать героя и зачем.
В этом придуманном мною лесу кроме добродетельного ковбоя Михеича и его смекалистой внучки Мани действовала еще разная коммунальная сволочь - лешие, ведьмы, водяные, домовые, а также представители животного мира всех широт, от белого медведя до крокодила.
