Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская
Тот потёр лысую макушку и вприпрыжку вернулся за столик. В течение трёх часов, беспричинно заливаясь смехом, Джуня повторял:
— Ну, женимся? Да? Или что? Нет?! А? Как это нет?! Почему?!
XXXVI
— Ну, поговорим мы с тобой, наконец? — ругался Эйчиро в трубку, когда позвонил на следующий день.
— Не знаю, Эйчан, — отвечала я.
— Понравился тебе Джуня? — спросил он ревниво.
— Да брось ты.
— Я сейчас заеду.
Мы приехали в «Мусащи». Разулись и уселись на подушки за наш столик. Эйчиро поставил локти на стол и опустил голову в ладони. В воздухе повисла невыносимая выжидательная напряжённость, и в мозгу мелькало навязчивое желание убежать. Он казался беспомощным и измотанным. Поднял на меня горький взгляд и сказал:
— У меня к тебе вопрос. Можно?
— Да, говори, — ответила я.
— Ты меня любишь? — он выжидательно смотрел на меня с мольбой.
Я молчала, потупив глаза.
— Да, — наконец промямлила я ватным языком. Неуверенно и тихо.
Он немного воспрянул духом:
— Ты сказала, что одна, но у тебя ребёнок. У меня тоже две дочери. Старшей двадцать два года.
— Двадцать два? — я всплеснула руками, — Ого!
— Я был очень молод, — продолжал он, — Я был студентом, с утра до обеда учился, а ночью мне приходилось зарабатывать деньги. Я работал хосто и грузчиком. Это было очень тяжелое время. Но это была большая любовь. За два года всё умерло от безденежья и неустроенности. И я думал, что больше никогда не полюблю. Позже у меня было много женщин. Но я всех сравнивал со своей женой, и понимал, что таких чувств уже больше не будет. Я женился второй раз, когда уже разбогател. Особой любви не было. От второго брака моей дочке пятнадцать лет. А теперь, когда мне сорок два, я снова испытал такую же любовь, которая у меня была в двадцать. Я не думал, что когда-нибудь ещё раз испытаю такое.
Он мечтательно замолчал, и вдруг, обрадовавшись собственным мыслям, сказал восторженно и взволнованно:
— Мы должны, должны быть вместе! Мы подходим друг другу! Мы понимаем друг друга. Я очень-очень люблю тебя. И я прошу тебя выйти за меня замуж.
— М-мм, Эйчан… — с мольбой проговорила я, — В России…
— Конечно, мы заберем твоего ребенка, — перебил он, — И мама твоя тоже не останется в России. Я вас всех перевезу в Японию. Всем вам дам гражданство. Я покажу вам мир. Я дам вам счастье. Прошу тебя! Когда твоя дочь вырастет, она может ехать учиться в Оксфорд или, куда бы тебе хотелось? А мама твоя может попутешествовать. А ты куда хотела бы слетать?
Я угрюмо молчала. Он подумал, что я не поняла его, и повторил:
— И маму тоже заберем. Мама будет жить в Японии с нами. Ну как? — сказал он с тихой кроткой улыбкой, — Твоя мама, моя мама, мы с тобой и мои три дочки. Большая семья!
— Три дочки?! — переспросила я вяло.
— Да. Две мои, и твоя — тоже моя. Я не представляю больше жизни без тебя. Когда мой отец умер, он оставил мне большое наследство, но я всё растратил. Но и теперь мой собственный капитал очень большой, — продолжал он с расстановкой, будто вспоминал заготовленный текст, — Деньги сами ко мне идут. Прошу тебя, будь со мной. Я дам тебе всё, что захочешь. Умоляю тебя! — он горько вздохнул, — Будь я помоложе, без денег, я бы испугался, не решился бы взвалить на себя такую ношу. Но сейчас у меня есть всё, чтобы сделать тебя счастливой. Я могу нести ответственность за твою судьбу и твоих родных. Тогда, в двадцать лет, я не смог сохранить любовь. Слишком велика зависимость от денег. Бытовая неустроенность всё пожирает. Но теперь, когда я богат, я могу всё поправить. Так поздно, но могу… Ну как?! — он выглядел совсем беззащитным и наивным в своём придуманном счастье.
Я упорно молчала. Он безмолвно умолял меня глазами.
— Скажи мне, зачем, зачем ты шёл в клуб искать себе женщину? Ты же не глупый человек. Всё понимаешь, — выговорила я с надрывом.
Он опустил голову на стол. Я видела, как у него двигались желваки на скулах.
— Чёрт, я никогда не искал в клубе влюблённостей! — сказал он зло, — Я приходил выпить и попеть песни перед сном. Я туда шёл от скуки. Так… Значит, ты не хочешь. Я ничего не могу поделать. Либо ты меня не любишь, либо не хочешь жить в чужой стране. Это значит, что ты не хочешь жить с японцем. Ха-ха! — он снова стал истерично кривляться, — Эйчиро — японец! Японец! Да, Эйчиро — японец!
— Прекрати! — выкрикнула я.
Он осёкся:
— Я люблю тебя навсегда, — сказал он несмело.
— Ну не навсегда, конечно.
— Ах, да, — он иронично усмехнулся, — не навсегда, конечно, я же не вечный. Извини, я неверно сказал. Я буду любить тебя, пока ни умру.
Нестерпимо больно было всё это слушать. Слёзы душили меня. Я выскочила из «Мусащи» и побежала. Эйчиро выбежал за мной и крикнул мне вслед:
— Не звони больше! Прошу, не мучай меня, если я не нужен тебе!
Я остановилась и поплелась назад.
— Прости меня, — сказала я, не поднимая глаз.
— Я желаю тебе только счастья, — сказал он угрюмо, — Да, мне будет очень плохо без тебя. Я всё положил бы к твоим ногам. Но что я могу поделать?!
Он потрепал меня по плечу с печальной улыбкой:
— Ну, прощай?
— Эйчиро, дай мне свой электронный адрес. Я буду писать тебе.
— Зачем?
— Я буду писать тебе каждый день.
— Если ты будешь писать, мне это не заменит тебя. Я нуждаюсь в тебе. В том, чтобы ты всегда была рядом. Я хочу любить все, что связано с тобой. Твои письма не могут мне заменить твоего присутствия. Я не могу дать тебе емэйл. Прости.
