Орнамент - Винцент Шикула
Так и пошел я на регистрацию брака как подпоручик.
Однако разразился скандал. Потому что у меня уже был свой приглашенный свидетель, но свадебные приглашения я послал и пани Ярке и дедуле Блажею. И тут на свадьбу приехал Блажей, а пани Ярка сказала, что если ее отец не будет свидетелем на свадьбе, то он обидится и уедет.
В подобных случаях проблемы возникают порой мгновенно.
И мне пришлось другому свидетелю объяснять, что ему уже не надо быть у меня на свадьбе свидетелем, поскольку на меня может рассердиться дедуля Блажей.
Еще перед регистрацией я сказал Эве, что дам — ведь я был новоиспеченным подпоручиком — наверняка дам кому-нибудь в морду и наверняка прямо перед регистрацией: пусть будет свидетелем, кто хочет, это заботы не жениха и тем более не подпоручика. Пусть будет свидетелем на свадьбе, кто хочет!
Так оно и было. Когда спросили: — Есть у вас свидетели? — с минуту был слышен шум, но потом вперед вышел Блажей и ответил за меня и отчасти за Эву: — Есть! — И тут же подал регистратору руку: — Меня зовут Блажей. Запишите: Блажей! Я — главный свидетель!
Жена и дочь, пани Ярка, сразу принялись его дергать: — С ума вы, что ли, сошли, дедуля? Ничего не говорите, только подпишитесь!
Но дедуля огрызнулся на них: — Не дергайте меня, а не то, а не то!..
Яркин муж: — Да идите, дедуля, какой же вы осел! — пробубнил он.
— Сам ты осел! — закричал на него дедуля. — Я ведь и речь для Матея приготовил, сам сочинил, а где эта речь, олух ты эдакий?
— Я ее у вас не брал.
— Не брал, а потерял, олух ты эдакий!
— Дедуля, ради бога, сейчас ничего не говорите, сейчас только свидетельствуйте!
— А я разве не свидетельствую? Я — главный свидетель!
И все признали его в качестве главного свидетеля.
А потом дедуля всему этому так обрадовался, что, когда мы шли назад, сначала только покрикивал, идя перед процессией, а потом принялся стрелять, поскольку позаимствовал у кого-то пистолет. Он крутился на одной ноге, подскакивал и кричал: — Бу-бу, ю-ху-ху-у, ю-ху, бу-у!
Дедуля так и лез из кожи вон. Два раза он обгонял процессию и спрашивал у жениха, то есть, у меня: — Ты на меня не сердишься?
— Дедуля Блажей, разве я когда-нибудь на вас сердился?!
И он снова: ю-ху! Но тут как раз навстречу ехал автобус, и дедуля, чтобы показать себя перед всеми Брусками, начал ухать перед автобусом, а вместе с ним принялся ухать и колодезник Гергович, приятель Эвиного отца.
Скажи кому-нибудь, что поймал в кои-то веки счастье, и счастье тебя тут же обманет!
Так и случилось. Ехал навстречу автобус, эти двое начали перед ним ухать и плясать, а шофер автобуса — это была экскурсионная поездка, отдыхающие из Остравы как раз ехали на экскурсию — не успел затормозить.
Но потом он побледнел, пожелтел, позеленел, увидев под автобусом дедулю. Дедуля не мог из-под автобуса вылезти, на нем было автобусное колесо, он стучал кулаком, потом обоими кулаками по асфальту и кричал на шофера: — Сдай назад, твою мать, или вперед подай! Твою мать, сдай назад!
Шофер-чех побледнел, но сдавать назад ему все-таки пришлось. Не мог же он оставить дедулю под автобусом! Он давал задний ход и все повторял: — Прошу вас, вызывейтэ полиции!
Однако дедуля, освободившись из-под колеса, стал подниматься с земли: — С ума вы сошли? Зачем полиция, к чему полиция?! Я ведь просто вылезти не мог. Нога, правда, немного ободралась, но у меня дома четыре такие ноги. Если хотите, дайте мне сто крон, а я дам их жениху, потому что я — свидетель на свадьбе. За ногу не беспокойтесь, хотя она, кажется, еще и треснула. Дайте мне сто крон, будут от меня для жениха, а деревянные ноги я от государства задаром получаю! Дайте сто крон для жениха, пусть он и от чехов получит…
И Эвин отец, и мой отец, и Гергович с дедулей, и даже Герибан принялись меня успокаивать, повторяя: — Матько, ничего же не случилось, все в порядке. Автобус ему только ту, деревянную ногу переехал!
И правда, до сих пор все было просто, намного проще, чем я думал; учебу я закончил, женился и живу счастливо и несчастливо, историю можно завершить. Я мог бы еще описать свадьбу, но свадьбы почти все одинаковы, поэтому их даже в сказках не описывают, только добавят в конце: — А потом была у них свадьба. На свадьбе бывает весело, все едят, пьют, пляшут, обливаются вином, время от времени кого-нибудь выносят на свежий воздух, каждый развлекается, как может, и в этом веселье про жениха и невесту обычно забывают. Но моя свадьба, наверное, была другой. Я пригласил на нее, кроме родных, всех своих друзей и знакомых, то есть, нескольких однокурсников и однокурсниц, пани Ярку с мужем, поскольку за несколько лет моего тамошнего житья они помогали мне в учебе материально и духовно, материально — куревом и пивом, духовно — хотя бы кое-как, особенно в первые годы, держали меня в узде, пришли и ее родители, бабушка, которая постоянно ворчит, и дедуля, который при своих бурных душевных проявлениях отстегивает деревянную ногу, колотит ею обо все вокруг, поет или кричит, и то, и другое сразу, пение и крик из уст дедули — одно и то же.
Про родных даже и говорить не надо, поскольку в общих чертах я их уже представил, отца в новом костюме, который он заказал к моему выпускному вечеру, чтобы выглядеть более достойно, чем ректор университета, маму, плакавшую и на выпускной церемонии, и на свадьбе, брата, который напился и тогда, и сейчас, дядьев, теток, крестного отца, который был и посаженным отцом, его жену, то есть, крестную мать, друзей детства — девушки — подружки невесты, соседи, цыгане — их пришло видимо-невидимо, поскольку я черноволосый, и они думали, что я — их родной брат, несколько раз мне пришлось заверять их, что я — не цыган, но цыган, что играл на контрабасе, спросил меня со смехом: — А-нэ, кто ж цебэ поверит?
Главное, что играли они от души. Свадьбу устраивали в Брусках, поэтому с Эвиной стороны гостей было намного больше, ее родители, дядюшка Гергович, про родственников и родственниц и не упоминаю, потому что сам видел их в первый раз, множество детей, в доме и
