Изгой - Сэди Джонс

– Сколько ему тогда было?

– Десять лет.

– От чего она умерла?

У Гилберта едва не лопнуло терпение.

– Утонула. В реке недалеко от дома. Кроме Льюиса, с ней никого не было. Мы так и не узнали, как это случилось.

– Представляю, какой ужасный шок он пережил.

– Само собой.

– Вы считаете, с тех пор он стал трудным ребенком?

– Не совсем. Он был очень тихий. Но в целом вел себя нормально. Я женился во второй раз. Лет в четырнадцать-пятнадцать он стал неуправляемым, начал пить и пристрастился к бритве.

– Значит, она утонула. Какая ужасная смерть… Расскажите мне о вашей жене.

– Не понимаю, зачем это нужно.

– Должно быть, вы тяжело переживали.

– Естественно.

– Вы сказали, кроме вашего сына, там никого не было?

– Да.

– Он не рассказывал, как все случилось?

– Из него слова было не выдавить. Он все время молчал. Странно молчал.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего.

– Похоже, вы считаете, что ее смерть покрыта мраком.

– Я вас не понимаю. Что значит «покрыта мраком»? Мы пережили огромное горе. Льюис был маленький. Но он хорошо плавает. Река в том месте не очень глубокая. Не знаю. Меня там не было.

– Похоже, вы нервничаете.

– Вовсе я не нервничаю. У меня сын пропал. Ему опять грозит тюрьма. Он уже не ребенок, ему девятнадцать, он пьет и бросается на людей, а вы желаете обсуждать печальное событие, которое случилось много лет назад!

– Я не хотел вас рассердить.

– Давайте вернемся к теме.

– С вами все в порядке?

– Пожалуйста, послушайте меня!

– Хотите воды? Или чего-нибудь покрепче?

Гилберт посмотрел на часы.

– Бренди? – предложил доктор Бонд.

Гилберт выпил бренди. Все-таки хорошо, что предписание врача освобождает от правила «алкоголь только после полудня». Ему немного полегчало, и он рассказал доктору Бонду, как Льюис расколотил Кармайклам окна и исчез. Рассказал о крови на стене ванной и об ужасном синяке у Тэмзин. О том, как Льюис то уходит в себя, то впадает в неконтролируемую ярость.

– Неизвестно, где он сейчас. Это случилось вчера. Потом он сбежал, и мы не знаем, что произойдет, если его поймают.

– О чем вы сейчас думаете? – многозначительно спросил доктор Бонд.

Неожиданно разволновавшись, Гилберт с трудом нашел в себе силы ответить.

– Я очень беспокоюсь о нем.

– И?

– И очень беспокоюсь за свою жену. Вторую жену. И за семью, о которой я рассказывал, моего соседа и его дочерей.

– Когда вы говорите «беспокоюсь»…

– Я боюсь за них.

– Вы считаете, что ваш сын может навредить себе?

– Да.

– Вы считаете, что он может навредить другим?

– Да.

– Иногда… если человек не осознает, что нуждается в лечении, есть возможность начать процесс принудительно.

Наконец-то он сказал. Гилберт ждал этих слов, однако сейчас стал сам себе противен. И еще ему было страшно. Он молчал, глядя на часы.

– Это законный путь, – ласково проговорил доктор. Гилберт кивнул, не поднимая глаз. – Вы не предаете своего сына, мистер Олридж.

– Не предаю…

Во сне Льюис куда-то нырял. Преодолевая слой за слоем, погружался в неведомые глубины, потом резко проснулся. Стало совсем жарко. Ему больше не лежалось спокойно. Рабочие продолжали ремонт, скрупулезно вставляя стекла в рамы, и Льюису их возня казалась ужасно глупой.

Он всегда считал себя неправильным. Однако теперь осознал, что ошибался. Сердце забилось быстрее, и Льюис ощутил слабость и силу одновременно. Он хотел вызвать Кит, и не знал, как выдержит встречу с ней, что будет делать. Подняв перед собой руку, он понял, что та дрожит. Мысленно велел ей перестать, и дрожь прекратилась. Предпоследнюю сигарету Льюис прикурил твердой рукой.

Он курил в надежде, что сигарета хоть немного приглушит голод, и, разглядывая дым, представлял отца на работе. Интересно, что он сейчас делает? В детстве Льюис воображал себе работу отца как нечто очень серьезное – обитый кожей стол с важными бумагами, требующими неотложного внимания, – но постепенно потерял к ней всякое уважение. Однажды, когда ему было шестнадцать, он оставил Джини в постели и вышел на улицу. Он направился к Сент-Джеймсскому двору и купил бутылку джина в винном магазине поблизости. Спрятав ее в карман, вдруг увидел, как отец выходит из клуба, где обычно обедал. Льюис стоял на углу с бутылкой джина в кармане и думал о Джини, о ее теле. Отец, в костюме и шляпе, с кем-то беседовал, не замечая сына. Потом попрощался и сел в такси, а Льюис вернулся к Джини и остался с ней до ночи. Она уснула, прижавшись к нему, а он лежал без сна и чувствовал себя совершенно одиноким. Льюис не имел ни малейшего представления о том, как сложится его жизнь, и ужасался этому, но одно знал точно – он не сможет жить, как отец, даже если очень захочет.

Когда в тюрьме он давал волю фантазии, то представлял, как живут бизнесмены, бармены, музыканты, уборщики, тюремные служащие и полицейские, однако своего будущего не видел. В мире нет места для Льюиса Олриджа, потому что он с детства ущербный.

Всю жизнь Льюис считал, что отец, Дики, Элис и Тэмзин – все люди, которые пользовались успехом и уважением, – правильные, и только теперь понял, что это не так. Они все жили в неправильном, изувеченном мире, просто хорошо к нему приспособились.

Зато Кит – другая. Слишком красивая и чистая душой. Стоило о ней вспомнить, как вся ясность мысли исчезла без следа.

После встречи с доктором Гилберт вернулся к себе в контору и усиленно работал, а домой ехал тем же поездом, что и всегда. Когда он вошел в холл, Элис, как обычно, сидела в гостиной у бара с разбитыми дверцами. Не в силах заставить себя поздороваться, он сел на стул у двери и положил портфель на колени. Вскоре Элис заметила его и выбежала навстречу.

– Гилберт?

– Да?

– Ты дома.

– Да.

– Что случилось?

Он встал и прошел в гостиную. Элис догнала его и протянула коктейль.

– Ты был у врача?

– Да.

– И?

– Что «и»?

– Что он сказал?

– Дал мне бумаги, которые нужно заполнить. Мы говорили о Льюисе.

– Какие бумаги?

Указав на портфель, Гилберт взял коктейль и сел у холодного камина. Элис открыла портфель, с трудом одолев незнакомый замок, и вынула несколько листов, скрепленных скобами. Присев на колени, она начала читать.

– Что сегодня на ужин? – поинтересовался Гилберт.

– Гилберт… это же согласие на принудительное лечение. Нельзя сдавать его в психиатрическую лечебницу! Гилберт?

– Что тебе?

– Ты не можешь так поступить.

– Не могу. Потому что сначала нужно его найти, черт побери! Говорят, он подался в Лондон…

– Когда он