Голоса потерянных друзей - Лиза Уингейт
Мне бы хотелось тщательнее разобраться в ситуации Шэда — как-никак он ест куда больше печений, чем остальные, и тайком набивает ими карманы, а это явно неспроста, — но в сутках слишком уж мало часов. Никак не могу избавиться от ощущения, что я постоянно выискиваю тех, кому сейчас больше, чем другим, нужно мое внимание. Вот почему на то, чтобы разузнать, что же творится с Ладжуной, мне понадобилось несколько дней.
И вот наконец я звоню в дверь дома, адрес которого указан в ее личном деле, хранящемся в школе. За дверью обнаруживается захламленная, ветхая квартирка, а мужчина, открывший мне, лаконично и сухо сообщает, что вышвырнул «такую-разэдакую» за порог вместе с «выродками ее», и попросил немедленно убраться с его крыльца и больше тут не появляться.
Придется навестить тетю Сардж или Бабушку Ти — больше ничего не остается. Сардж живет ближе к городу, так что я вскоре оказываюсь у нее. Одноэтажный домик, выстроенный по канонам «креольской архитектуры», напоминает мне мое съемное жилище, разве что отремонтированное. Облицовка дома, рамы на окнах и двери выкрашены в контрастные цвета — солнечно-желтый, белый и насыщенно-зеленый, — из-за чего жилище кажется прямо-таки кукольным. При виде него во мне только крепнет решимость продолжить попытки и уговорить Натана сохранить дом, в котором я сейчас живу. Если им заняться, он будет выглядеть ничуть не хуже этого! Завтра как раз день, когда работает фермерский рынок. Надеюсь, у меня получится поймать Натана.
Впрочем, это потом. Сейчас надо разыскать Ладжуну.
Мне никто не открывает, но из-за дома раздаются голоса, и я, обогнув безупречную клумбу, иду к проволочному забору и покосившимся воротам. Цепкие стебли ипомеи вьются вдоль кольев и оплетают сетку, отчего издали забор напоминает пестрое полотно.
В саду, занимающем добрую часть двора, на грядке с какими- то рослыми кустиками работают две женщины в потрепанных соломенных шляпках. Одна из них крепко сбита, а ее движения неспешны и скованны. Вторая, должно быть, Сардж, хотя в шляпе с широкими полями и перчатках в цветочек ее сложно узнать. Я наблюдаю за этой картиной пару мгновений, как вдруг в сознании вспыхивает давно забытая картина. Мне вспоминается, как я, будучи еще совсем крохой, стояла в саду у куста клубники, а кто-то из взрослых направлял мои маленькие непослушные пальцы, помогая сорвать плоды. Помню, как трогала каждую ягодку и спрашивала: «Эту? Или эту?»
Понятия не имею, где именно это все происходило. Возможно, это было очередное место, где мы на время поселились, и очередной сосед, по доброте душевной согласившийся сыграть роль доброго дедушки. Всякий раз, когда мы перебирались в новый город, меня неизменно привлекали люди, которые редко покидают свой участок и много времени проводят во дворе.
И тут на меня накатывает тоска — до того неожиданно, что я не в силах дать ей отпор. Такое иногда случается. И пусть мы с Кристофером подробно обговорили эту тему и пришли к общему выводу, что детей нам лучше не заводить, в мысли нет-нет да и закрадывается этот мучительный вопрос: «А что, если…»
— Здравствуйте! — кричу я, перегнувшись через ворота. — Простите за беспокойство!
Приподнимается только одна из шляп. Пожилая женщина продолжает трудиться на грядке. Она срывает какие-то вытянутые зеленые стручки и бросает их в корзину — срывает и бросает, и так раз за разом. А вторая и впрямь оказывается тетей Сардж. Знакомым движением она быстро вытирает лоб, поправляет шляпу и идет ко мне.
— Опять в доме какие-то неполадки? — спрашивает она, и в ее голосе слышатся забота и сочувствие, что меня удивляет — расстались-то мы все-таки не на самой приятной ноте.
— Да нет, там все в порядке. Но вы оказались правы — скоро мне придется оттуда съезжать. Если услышите, что где-то сдают жилье в аренду, дайте знать. Мне особых излишеств не надо — подойдет даже гараж. Как-никак жить я буду одна.
— То есть воссоединения с женихом не предвидится, надо думать? — уточняет она, давая понять, что не забыла нашего разговора в день починки крыши. И я снова чувствую это странное родство.
— В точку.
— Послушайте, — продолжает она. — Мне жаль, что я была с вами резка. Просто от желания изменить огастинский уклад до психушки недалеко — это-то я и пыталась вам втолковать. Дипломат из меня никудышный — собственно, поэтому моя военная карьера и не сложилась. Так бывает: стоит только отказаться угождать правильным людям — и вмиг оказываешься на обочине жизни.
— Совсем как у нас в колледже на факультете английской филологии, — соглашаюсь я. — Разве что там камуфляж не носят и не катаются на внедорожниках.
Мы с тетей Сардж не выдерживаем и смеемся.
— Это ваш дом? — спрашиваю я, чтобы поддержать беседу. — Красотища! Обожаю старину.
— Нет, это дом Дайси, младшей сестры моей бабушки, — уточняет Сардж, кивнув на коренастую женщину. — Я к ней приехала прошлой весной, после того как… — она тяжело вздыхает и, мгновенно прервав поток откровений, ограничивается сухим: — Не важно. Я не планировала тут оставаться, но у бабушки Дайси здесь ужас что творилось. Запасы пропана на нуле, водоснабжения, считай, никакого. Человек в девяносто лет вынужден подогревать себе воду на плите, чтобы помыться. А еще целая ватага беспризорных детей, внуков, правнуков, племянников и племянниц. И главное: что у бабушки Дайси ни попроси — она отдаст последнее. Так что я решила к ней заселиться.
Сардж растирает шею и наклоняет голову сперва в одну сторону, а потом в другую, чтобы размять затекшие мышцы. Ее губы изгибаются в невеселой усмешке.
— И полюбуйтесь-ка, где я теперь! В Огастине, штат Луизиана, собираю урожай окры! Отец небось в гробу вертится. У него-то главным событием в жизни был призыв в армию — вот уж когда для него новый мир открылся!
Похоже, за суровой внешностью Сардж скрывается необычная личность с непростой историей.
— Выходит, вы прямо-таки преобразили дом?
— С домами легко управиться, чего не скажешь о людях. Тут не поможет прочистка труб, замена проводки, покраска. Этим здешние семьи не спасти.
— Кстати, о семьях, —
