Татьяна Стрыгина - Великий пост. Произведения русских писателей
Пройдя около ста шагов на повороте улицы, поднимавшейся в гору, Спаситель мира изнемог и упал под тяжестью Креста. Дорога поворачивает еще на большую крутизну, и снова изнемог Иисус. Тяжки были страдания Богоматери, видевшей Его терзания; плакали и рыдали женщины, Ее окружавшие. Иисус Христос обратился к ним и сказал: «Не плачьте о Мне, но плачьте о себе и о детях ваших!»
Вот и поворот к Голгофе по крутому подъему к Судным воротам, на которых вывешивались приговоры осужденным и которыми оканчивался Иерусалим. Далее начиналась юдоль мертвых, или лобное место, Голгофа.
Голгофа! Страшная Голгофа! Привели сюда Божественного Страдальца, и Матерь Милосердия должна была увидеть в первый раз бесчеловечное мучение на Сыне Своем! Видит Она все приготовления к позорной казни, слышит удары молота, пригвоздившего к Кресту руки и ноги Ее Сына и Бога, – тяжело отдаются они в сердце Матери! Один только Богочеловек мог читать то, что происходило в сердце Его Матери в эти дни мучительного томления, и только благодать Его подкрепляла Ее силы. Она приблизилась к Распятому Сыну и стояла у Креста Его, поддерживаемая не помощью человеческою, но особенною благодатию Божиею. Со страхом, с неизреченною болью души взирала Она на Его страдания до последнего Его вздоха. Не видно было Ее во время славы Христовой ни на Фаворе, ни при народных кликах: «Осанна!..» А теперь, когда, кроме Иоанна, даже из апостолов никого не оставалось, когда и чужие не могли равнодушно видеть печального зрелища и возвращались по домам биюще перси своя, Она безбоязненно стояла при Кресте и Распятом на нем Иисусе: Она сознавала, что на Кресте совершается искупление рода человеческого, что Ее Сын принес Себя в жертву для примирения человеческого рода с Богом.
Когда распинали Иисуса Христа, самые преданные Ему люди стояли вдали, потому что толпы разъяренного народа теснились вокруг Креста и не допускали их; но, когда тьма в полдневное время покрыла землю и народ стал расходиться, тогда любившие Господа стали подходить вслед за Его Матерью ко Кресту. Все сопровождавшие Его женщины плакали и рыдали, но Матерь Господа не плакала: Она безмолвствовала! Скорбь Ее была выше слез; Она безмолвствовала от бесконечной печали. Источник жизни, утеха Израиля, убит, поруганный, сопричисленный злодеям! Спаситель умер за все падшее человечество, чтобы, искупленное Его Божественною Кровию, оно восстало для вечной жизни.
Святая Церковь в трогательных песнопениях изображает это страдальческое состояние Богоматери во время стояния Ее при Кресте. «Вижу Тя ныне, возлюбленное Мое Чадо и любимое, на кресте висяща и уязвляюся горце сердцем, – рече Чистая, – но даждь слово, благий, рабе Твоей… Ныне Моего чаяния, радости и веселия Сына Моего и Господа лишена бых: увы Мне, болезную сердцем, – Чистая плачущи глаголаше. – Се, Свет Мой сладкий, надежда вот Мой Благий, Бог Мой угасе на кресте, распаляюся утробою, – Цева стенящи глаголаше. – Солнце не заходяй, Боже Превечный и Творче всех тварей, Господи, како терпиши страсть на кресте?» – Чистая плачущи глаголаше.
Спаситель видел с Креста, какая скорбь пронзала сердце Его Матери. Одна в мире Она оставалась, но Матерью уже не того Иисуса, Который составлял предмет надежд всего Израиля, а Иисуса, отверженного и причтенного к злодеям. Он совершил искупление рода человеческого и, вися на Кресте, готов был запечатлеть искупительный подвиг смертию Своею, чем же мог утешить Матерь Свою Он, Сын, висевший на Кресте, терзаемый невыразимыми мучениями? Внезапно раздается голос с Креста, и Сын обращается к предстоящей Ему Богоматери, к участнице Его искупительных страданий. Он говорит Ей, указывая на Своего любимого ученика: «Жено! Се сын Твой». Он умирает и хочет оставить Матери Своей залог Божественной любви. У Него не было на земле сокровищ, не было места, где бы Он мог преклонить главу Свою, и даже гроб доставлен ему милосердием ученика; не мог Он завещать Матери Своей земных благ; но какие неизреченные сокровища вручает Он Ей в этих немногих словах! Он утверждает Ее матерью ученика Своего и указывает Ей обязанность любить его как сына, и в лице ученика поручает Ее любви все искупленное Его кровию человечество, Его жертвою усыновленное Богу!
«Се Мати твоя!» – продолжает Христос, обращаясь к ученику Своему и указывая на Пречистую Марию взглядом, последним, прощальным приветом Сына Матери. «Вот Матерь твоя! – как бы так говорил ученику Своему. – Я ухожу из этого мира и оставляю тебе Матерь Свою: воздавай Ей благоговейное почитание, исполняй Ее волю, прибегай к Ней в скорбях, нуждах и печалях, призывай Ее на помощь во всех твоих немощах и тревогах; Она принесет тебе утешение, защиту и будет твоею заступницею».
Ученик уразумел волю умирающего Спасителя. Он принял Богоматерь в дом свой, заботился о ней как сын и до самой Ее кончины не покидал Ее. В Иоанне Богослове подан человечеству образец, с каким благоговейным почитанием мы, люди, должны обращаться к Божией Матери, Которой в лице его Сам Спаситель как бы усыновил нас; как мы должны во всю жизнь не расставаться с Нею и во всех обстоятельствах жизни прибегать к Ней и к Ее заступничеству.
Когда, совершив дело искупления рода человеческого Своею крестною смертию, Сын Божий предал дух Свой Богу Отцу, почив плотию, Пресвятая Матерь отдала последний долг Сыну в Его погребении. Об этом попечении так говорит Святая Церковь: «Плачущи глаголаше Браконеискусная ко благообразному: „Потщися, Иосифе, к Пилату приступити и испроси сняти с древа Учителя Твоего“.
Видев Пречистую горце слезящу, Иосиф смутися и, плачася, приступи к Пилату: „Дождъ ми, вопию с плачем, тело Бога моего“».
Получив позволение, Иосиф с Никодимом, потаенные ученики Господа Иисуса Христа, со страхом и благоговением сняли с Креста Святейшее Его Тело, и, по словам умилительных церковных песнопений, Богоматерь с ними.
«Приемше Его с плачем, положи на колену, молящи Его со слезами и облобызающи, горце же рыдающи и восклицающи: „Едину надежду и живот, Владыко Сыне Мой и Боже, воочию свет раба Твоя имех, ныне же лишена бых Тебе, сладкое Мое чадо и любимое.
Болезни и скорби и воздыхания обретоша Мя, увы Мне, видящи Тя, Чадо мое возлюбленное, нага и уединена и вонями помазана мертвеца.
Мертва Тя зрю, Человеколюбче, оживившаго мертвым и содержаща вся, уязвляюся люте утробою. Хотела бых с Тобою умрети, – Пречистая глаголаше, – не терплю бо без дыхания мертва Тебя видети.
Не изглаголеши ли Рабе Твоей слова, Слове Божий? Не ущедриши ли, Владыко, Тебе рождшую, – глаголаше Чистая, рыдающи и плачущи, облобызающи тело Господа Своего. – Избавляли болезни, ныне приими Мя с Собою, Сыне Мой и Боже, да сниду, Владыко, во ад с Тобою и Аз, не остави Мене едину, уже божити не терплю, не видящи Тебе, сладкого Моего Света“.
Деву рыдающу Иосиф виде, растерзашеся весь и вопияше горько: „Како Тя, о Боже мой, ныне погребу, раб Твой? Не изглаголеши ли рабе Твоей слова, Слове Божий? Какими плащаницами обвию тело Твое?“»
День склонялся к вечеру, и потому спешили с погребением: благообразный Иосиф и Никодим обвили Тело Иисусово пеленами с благовониями, положили Его в новом гробе и привалили большой камень к дверям гроба. При перенесении и погребении Пречистого Тела Господа плакала Пресвятая Матерь, и плач Ее изображается Святой Церковью в трогательных песнопениях: «Увы мне, что вижду! Камо идеши ныне, Сыне Мой, а Мене оставлявши? Срыдайте Ми и сплачитеся горце, се бо Свет Мой сладкий и Учитель ваш гробу предается. Душевную Мою язву ныне исцели, Чадо Мое; воскресни и утоли Мою болезнь и печаль; можеши бо, Владыко, елико хощеши, и творити, аще и погреблся еси волею».
Старейшины иудейские не удовлетворились, предав позорной смерти ненавистного им Иисуса Христа, и не успокоились их тревоги за свою безопасность, и потому для большего удостоверения они запечатали гроб печатию синедриона и вытребовали у Пилата стражу для охранения Его безопасности. Но что значат злобные ухищрения? Печать растаяла от правды Божией, и плоть Праведника не увидела тления! Спаситель преславно воскрес из гроба.
Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом!..
1897
Владимир Воропаев
(р. 1950)
Жизнь и сочинения Николая Гоголя
(Отрывок)
Последние дни
Предсмертная болезнь, сожжение рукописей и кончина Гоголя доныне являются предметом размышлений для биографов. События эти произошли с такой быстротой, что для многих сов ременников стали полной неожиданностью. Гоголь жил в доме графа Александра Петровича Толстого на всем обеспечении, ни в чем не нуждаясь. Он занимал переднюю часть нижнего этажа: две комнаты окнами на улицу (покои графа располагались наверху). Поэт и переводчик Николай Берг вспоминал: «Здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, предоставив ему полную свободу во всем. Он не заботился ровно ни о чем. Обед, завтрак, чай, ужин подавались там, где он прикажет. Белье его мылось и укладывалось в комоды невидимыми духами, если только не надевалось на него тоже невидимыми духами. Кроме многочисленной прислуги дома служил ему, в его комнатах, собственный его человек, из Малороссии, именем Семен, парень очень молодой, смирный и чрезвычайно преданный своему барину. Тишина во флигеле была необыкновенная»[22].
