Волчок - Михаил Ефимович Нисенбаум

одетая в длинное платье с рисунком из панд и мячей. Она казалась некрасивой, возможно оттого, что непрестанно хныкала. Сама Алиса если не привлекательна, то весьма изящна. Странно, что от одного и того же отца могли родиться настолько непохожие дочери. Лидина Яночка хорошенькая, впрочем тоже капризная. Невольно подумалось, не оттого ли Вадим так явно приближает к себе Лиду, что та родила красивую девочку, словно поднесла ему зеркало, в котором он как отец выглядит в лучшем свете.

Впрочем, с Алисой отношения тоже продолжаются, и если они не бросаются в глаза, то только благодаря скрытности самой Алисы. С Владой Крэм чаще всего разговаривает по видеосвязи. Когда он беседовал по видеосвязи со мной, я бы и его не назвал хорошеньким. Его массивная голова на экране слегка разбухала, подергивалась и время от времени распадалась на какие-то хлопья. Вот и попробуй вырасти красивым, глядя на такую голову день за днем. А ведь профессор и в повседневной действительности не Финист Ясный Сокол. Как у этого отца могла родиться такая очаровательная дочка, как Яночка? Говорила же Варвара (когда мы еще разговаривали), что у Лиды в Москве имеется «постоянный друг». Почему же не возникает сомнений, что Влада точно родное дитя профессора? Возможно, оттого, что ничего хорошего от Вадима Марковича я давно не ожидаю.

Антон Турчин постригся и говорил теперь более энергическими отрывистыми фразами:

– Мы с бригадиром посоветовались. Топы – главный козырь Эмпатико. Горки, деревца, цветочки – этого бла-бла-бла и в Подмосковье тонны. Италия и топы. Топы надо описать как тренажеры. Типа качалка личностного роста. Пять дней занятий на Симпосии – и у вас драйвер карьерного прыжка через две ступеньки.

Влада тянулась к нефритовым бусам на шее Алисы, Алиса пыталась на полпути заслонить бусы игрушечной лисой, мокрой от Владиных слез. Но девочка с упрямой целеустремленностью отталкивала игрушку и пыталась ухватиться за ближайшую бусину.

– Не знаю, Антон, это как-то… Владушка, перестань, бога ради! Понятно же, что никто никуда не перескочит.

– Это всего лишь модель. Но если топы не прокачивают скилы, а просто украшают пейзаж, никто не отдаст такие бешеные бабки за пять дней в итальянском захолустье.

Я подумал, что лет через двадцать, когда ветер, дожди, жара, морозы, мхи и лишайники состарят все эти сооружения, возможно, с ними примирится окружающее пространство умбрийских гор. Вот тогда, в заброшенности, в слитности с природой, они перестанут быть топами, тренажерами, коммерческими предложениями, а будут непонятными камнями и частью волшебства Умбрии, вроде тумана, высвеченного солнцем посередине Субазио.

– Михаил, а что ты думаешь про наши каменные тренажеры? – услышал я голос из комнаты на Маросейке.

В это мгновение маленькая ручка Влады пробилась через все преграды и вцепилась в круглую бусину. Возможно, если бы Алиса не защищала бусы от дочери, если бы надела их на Владину шею, они остались бы живы. Но поскольку игра называлась «Эти бусы ты не получишь», Влада вступила в нее и выиграла. Схватив первый подвернувшийся нефритовый леденец, она дернула изо всей силы, и по столу, по скамье, по полу с треском затанцевали зеленые мутные шарики.

Мать и дитя закричали одновременно, словно затеяли новую игру. При этом Алиса кричала, что у нее хватает дел безо всяких камней, вероятно имея в виду вовсе не нефрит, что все эти собрания – пустая трата времени и ей давно пора на встречу с клиентом. Крик Влады был ее щитом, доспехами, крепостной стеной, и девочка чувствовала, что, пока она кричит, ничего худшего не случится.

Наконец, ползая по полу, участники летучки собрали все зеленые бусины в прозрачный мешок, Влада была умыта, обута и укутана, и Алиса, на лице которой временно закрепилось выражение непримиримой ненависти, попрощалась, ни на кого не глядя. Перед уходом Влада впервые улыбнулась, и вдруг обнаружилось, что она может быть милым обаятельным ребенком, не хуже своей единокровной сестры.

– Дети меня демотивируют, – произнес Антон, который выглядел удрученным. – Легче мешки ворочать.

Где-то я уже слышал про эти мешки.

4

Дом обиженно молчал. В батареях притих кипяток, замерли и не шевелились ветки за окном. Мир отказывался вдохновлять меня на описание топа Эквилибр как группового тренажера.

«Едва зад (зачеркнуто) тело гостя входит в соприкосновение с топом Эквилибр, вся его дремлющая социальность, все его древние корпоративные соки приходят в движение. Он слышит мысли своих товарищей, он радуется им, он загорается ими. Идеальный угол сидений, учитывающий высоту горы Субазио и созвездие Альфа-самца, открывает в организме скрытые клапаны бизнес-идей. Вся группа крепчает, умножает в уме сложные числа и омолаживается. Топ Эквилибр – лопата зарытых талантов».

Отсмеявшись, я предпринял новую атаку на текст. Слова сопротивлялись. Иногда они пристально смотрели на меня, словно спрашивая: ты это всерьез? Стоило мелькнуть словосочетанию вроде «взаимный усилитель», как меня снова тянуло на шутки. К вечеру я сдался. Придав предложениям складный вид, запечатал электронное письмо и отправил в Италию.

Ответ пришел так скоро, словно Крэм написал его заранее:

Если бы не хихоньки, которые вы так любите, подошел бы второй вариант. Что за созвездие Альфа-самца?

Неужели я скопировал с серьезным и несерьезный вариант? Господь, какой же я идиот! Мне не следует так относиться к работе. Если к работе можно относиться несерьезно, с такой работы нужно уходить. Серьезно? Но как можно серьезно относиться к архетипу Курочки Рябы? Хотел бы я посмотреть на человека, который относится к такому с напряженным благоговением. Щеки горели от стыда и недовольства собой. Теперь придется переписать сочинение про созвездие Альфа-самца так, чтобы оно не выглядело как издевательство, каким в сущности и было.

Солнце прожгло в облаках дыру, сквозь которую стала видна нагота небесных богов. В этот час мы повстречались с человеком, который никогда не смеялся над курочками. Артемий был в косоворотке и в брюках, заправленных в сапоги. Он смотрел на меня с тем выражением, с каким заседали римские магистраты где-нибудь в Сирии или во Фригии: не показывая ни гнева, ни сочувствия.

– Вадим Маркович сказал обсудить с вами мои сказочные архетипы, – сказал Артемий.

Я тщетно попытался сдержать улыбку. Артемий внимательно поглядел на меня и продолжал:

– У меня скопились Дюймовочка, Мальчик-с-пальчик, ну и так, по мелочи.

– Мужичок-с-ноготок? Инфузория Хрустальная Туфелька?

– Это такая сказка?

Дюймовочка, выяснилось, есть тип бесприданницы, которая не умеет доверять разуму и расчету. Она готова поссориться с родителями, с начальством, с любыми старшими, которые пытаются устроить ее счастье. Возможно, она рано потеряла родителей или те ею не занимались.

– А вот вы, Артемий? Какая сказка ваша? – неожиданно спросил я.

Артемий растерянно посмотрел по сторонам, точно искал у кого-нибудь помощи. Он и всегда немного заикался, а сейчас почти не мог говорить:

– Никому не надо слушать т-т-т-такие сказки. Это сказка для зак-к-к-кля-кля-клятых врагов.

Не стоило заводить этот разговор. Пытаясь удержаться в легком тоне, я спросил: неужели среди сказок,