Премия Дарвина - Наталья Борисовна Милявская
Лида снова не нашлась, что ответить, и только упрямо отвернулась.
– Так что, если каждому идиоту давать второй шанс, мы очень быстро потонем в дерьме. Мы и так в нем по самое горло. Преступление и наказание – вот единственная парадигма, за которую я выступаю всей душой. И наш Департамент тоже. Профукал жизнь по собственно глупости, просрал божий дар – на свалку!
– Вряд ли после этой речи я перейду на вашу сторону, – проговорила Лида. Человек в черном улыбнулся.
– Нет никаких сторон, милая! В мире все едино. Но, если верно расставить приоритеты и сделать правильный выбор…. Можно пойти очень далеко! Я не прошу тебя принять решение прямо сейчас. Однако, если одна из оставшихся миссий провалится по твоей вине – значит, ты согласна на сделку. Ее условия просты – после того, как остальные попадут в «Сортировочную», ты перейдешь под защиту нашего Департамента. Получишь вот это тело в постоянное пользование – разумеется, оно не вечное и однажды постареет. Но этот вариант куда более интересный, чем тот, что у тебя был, правда? – собеседник неприятно ухмыльнулся. – А еще мой Департамент выполнит три твоих желания, чтобы улучшить новую жизнь. Деньги, слава, идеальный муж – загадывай, не стесняйся!
«А как же мама?», подумала Лида. Если она не вернется, мама наверняка не переживет ее смерть.
– Миссия и так провалится, – явно читая ее мысли, произнес блондин. – Я лично приложу все усилия, чтобы вы не дошли до финала. И мне за это ничего не будет, спорим? Но если ты мне поможешь, получишь много вкусного!
«Неужели этот… это существо могущественнее Высшей Комиссии?», встревоженно думала Лида. Визитер смотрел на нее, не мигая, и Лиде вдруг стало ясно, этот тип при желании и самой Комиссии может подлянку подложить.
– Я… не знаю! Мне неприятен наш разговор! – воскликнула она, ощущая, что к горлу снова подступает тошнота.
– Прошу прощения, за то, что смутил, – с преувеличенным огорчением проговорил человек в черном. – Мне пора. Да и время аренды номера истекает…
И визитер направился к двери.
– А что у вас там, в Департаменте, за наказания? – вдруг спросила Лида. Сама не ожидала, что вырвется.
– Хочешь знать, в каком порядке у нас там стоят котлы – в шахматном, или елочкой? – хохотнул человек в черном. Потом помолчал, глянул на Лиду серьезно. – Нет никаких котлов. И Цербер, и огонь – просто дешевые спецэффекты, для устрашения неокрепших душ. Байки из склепа. А наказание у нас одно – страшная, чудовищная тоска по всему хорошему, что у тебя было, и больше никогда не повторится. И по близким людям, которых больше нет рядом.
«Подумаешь! – брякнул скептически внутренний голос. – Тоска по всему хорошему! Как в жизни, что ли?»
В ответ на эту мысленную самонадеянную реплику человек в черном взял Лиду за запястье.
У нее перехватило дыхание, а внутренности мгновенно превратились в ледяной комок мертвой плоти. Сердце ухнуло куда-то вниз, и Лиду накрыло темной воронкой боли и отчаяния. Сожаление и тоска были такой силы, что ей захотелось выть в голос. На фоне охватившего ее беспросветного ужаса все страсти, приступы ревности и раздиравшие Лиду при жизни обиды показались россыпью мелких никчемных заноз. Но самое страшное, что в этой темной долине тоски не было ни крупицы надежды. Ни проблеска облегчения. И смерти, как спасительного забвения всего и самого себя, тоже не было. Вечность была сгустком нескончаемой скорби.
Лида задохнулась и рухнула на колени, словно уже летела в раскрывшуюся пасть безысходности – но человек в черном выдернул ее из затягивающейся петли и, встряхнув, поставил на ноги.
Он открыл дверь, сделал шаг в коридор, повернулся к бледной задыхающейся Лиде:
– Я на тебя надеюсь!
10. ПРИБЫТИЕ ПОЕЗДА
Питбуль проснулся в полной темноте от странного, назойливого звука. Сел на неудобной кровати. Прислушался. Откуда-то с кухни доносилось глухое дребезжание.
«Телефон!», догадался Питбуль.
Квартира спала. Видимо, трезвонящий в ночи аппарат услышал только Пашка.
Какое-то время он сидел на кровати, глядя во тьму и надеясь, что настойчивый абонент устанет звонить и бросит трубку. Но невидимый аппарат не унимался. И ведь хрен поспишь, под противное «бзз-бзз»!
– Бля, да че за на фиг? – буркнул Питбуль, с трудом поднялся, больно приложился головой о полку с солениями, выругался и вышел в коридор. Включил по дороге тусклый светильник у входной двери. И дошаркал, наконец, до кухни
Включив свет, Питбуль пару секунд привыкал к яркой лампе. Потом поморгал, подошел к подоконнику и снял тяжелую трубку.
– Предатель! Предатель! Предатель! – повторяла трубка.
Питбуль оторопел. Может, он все еще спит, и дурацкий аппарат ему снится?
– Предатель! Предатель! Предатель! – орал в трубке далекий каркающий голос.
– Я? – удивился Питбуль автоматически. – Вы чё, гребете?
В трубке неожиданно наступила тишина, потом в ней что-то щелкнуло – словно зацепились друг за друга невидимые шестеренки – и трубка умерла. Питбуль еще какое-то время постоял, прислушиваясь – не выплюнет ли трубка еще какое-то слово? Потом положил ее на рычаг.
Странная история! Этот телефон врать не будет. Значит, кто-то из «Сортировочной» пытается их предупредить о предательстве? Но чьем? Пашка достал из холодильника бутылку колы, сделал несколько глотков из горлышка, вернул бутылку на полку. Надо будет утром сказать всем, про странный звонок – решил он, и отправился обратно в свою кладовку.
Питбуль ошибался лишь в одном – не вся квартира, кроме него, была погружена в сон. На своей двуспальной кровати, скрючившись в углу, лежала, глядя в темноту, Лида. Даже самая легкая дремота после странного, перевернувшего мир наизнанку вечера, к ней не шла. А ей страстно, отчаянно хотелось заснуть и хотя бы на какое-то время отключиться. Не думать об омерзительной встрече со Львом, не вспоминать о беспросветном ужасе, который ей показал человек в черном. Ей хотелось вернуться назад, в детство, и оказаться под стареньким, колючим шерстяным одеялом, на узкой кровати, на которой она спала, когда оставалась у бабушки. Слушать, как в соседней комнате невнятно бормочет телевизор, слышать, как бабушка звенит на кухне посудой, замешивая тесто для восхитительных сырников. Но попытка вызвать в памяти спасительные уютные воспоминания не увенчалась успехом. Каждая светлая картинка из Лидиной жизни была отравлена тяжелым гадким послевкусием, которое осталось в душе после общения с существом из Департамента Наказаний. И от этого было тяжело дышать, а во рту стояла странная горечь.
И поэтому, когда в тишине квартиры возник надсадный звонок, Лида, перепугавшись, даже дышать перестала. Она знала, что черный аппарат просто так не
