Картина Сархана - Рагим Эльдар оглы Джафаров
Остановилась в гостиной, посмотрела в окно. Да, через три дня она попрощается с этим видом, но это значит, что у нее есть три дня, чтобы им насладиться. Время как будто изменило свое значение. Оно перестало быть песком, ускользающим сквозь пальцы, и превратилось в фон всей ее жизни. Фон, который делал все ярким и интересным.
Лиза плюхнулась на диван и изучила содержимое конвертов. После пересчета обнаружила лишнюю тысячу долларов. Приятная неожиданность, особенно теперь. Лиза посмотрела на десять купюр, прикидывая, на что их может хватить. Во что их можно конвертировать в той новой жизни, которая вот-вот настанет.
Она поняла, что оставила телефон на кухне, и пошла за ним. Взяла смартфон со стола, и взгляд ее сам собой уперся в картину. Лиза задумалась. Когда-то она висела в гостиной ее дома. Она не знала, как именно картина там появилась. Наверное, он принес… Почему она ее хранила? Почему просто не оставила, когда продала дом? Она поняла, что с картиной тоже нужно будет попрощаться. Лиза не знала, что ее ждет. Не было никакого смысла тащить в эту сомнительную и легкомысленную неопределенность многострадальную лодку-бабочку.
Лиза сняла телефон с авиарежима, нашла нужный контакт и приложила телефон к уху. Прослушала одиннадцать гудков и, когда уже решила, что Николь не ответит, услышала в трубке ее голос:
– У тебя, сука, хватило наглости звонить мне?!
Лиза растерянно молчала, не понимая, что произошло. Николь требовательно и грозно дышала в трубку.
– Я не понимаю…
– Все ты понимаешь! Не строй из себя дуру! Мне только одно интересно: тебя совесть не мучает?
Лиза наконец поняла, что произошло. Николь увидела интервью с де Йонг и, видимо, поверила ее словам. Но почему?
– Ты веришь де Йонг?
– Ответь на вопрос!
– Подожди…
– Ответь на вопрос!
Лизе показалось, что Николь топнула ногой. Это была истерика. Лиза задумалась. Если бы она была Сарханом, мучила бы ее совесть? Что она чувствовала бы? Парсли покончил с собой, Саймон и Калеб в тюрьме. Что бы она чувствовала, если бы несла ответственность за произошедшее? Что бы предприняла теперь? Можно ли что-то исправить?
– Я не знаю, – вздохнула Лиза.
– Знаешь! Ты получаешь от этого удовольствие, да? От того, что делаешь с нами все, что захочешь!
– Я…
– Отвечай!
Лизе показалось, что она говорит с подростком, обиженным, возможно даже униженным, поведением взрослого.
– Нет.
– Не ври мне!
Интересно, подумала Лиза, то есть те ответы, которые не укладываются в картину мира Николь, не принимаются. Не рассматриваются. Это не разговор, конечно, а попытка утвердиться в своем мнении.
– Да, – с грустью сказала Лиза. А что еще оставалось?
– Я так и знала! Я сразу поняла, что с тобой что-то неладно! Парсли – это одно, но Саймон! Зачем ты его упекла в тюрягу, а?!
– Зачем тебе нужно это знать?
Лиза вышла из кухни, села на диван и растерянно посмотрела на панораму. В городе все было по-прежнему. Он продолжал жить, движимый какими-то неведомыми силами.
– Не надо пудрить мне мозги! Не лезь ко мне в башку! Просто отвечай на вопросы!
– Я не хотела…
– Не ври, сука! – Голос Николь сорвался и дал петуха.
Очевидно, это еще больше разозлило ее. На заднем плане что-то загремело, возможно отправленное в полет пинком. Зазвенело стекло, незнакомый голос возмутился.
– Заткнись! – рявкнула Николь в сторону от трубки, потом снова обратилась к Лизе: – Отвечай!
Лиза вздохнула. Она не помнила вопроса. Николь, вероятно, тоже. Да он и не имел значения. Лиза отчетливо увидела входящего в яростный транс ребенка. И ярость эта – праведный гнев – давала право на все, что угодно.
Где-то внутри этого транса мальчик Николас бежит от уязвимости, не сумев ее пережить. И цепляется за гнев как за последнее средство от безумия. Этот мальчик ныряет в тоннель, с которым все понятно. Который всегда ведет прямо, но это так только кажется. На самом деле он идет по кругу. Но изнутри, конечно, этого не увидеть. Как и не увидеть паровоза, который нагоняет и вот-вот раздавит.
И каждый раз одно и то же. Поезд настигает Николаса, дробит кости, рвет на части, и все начинается заново. Николас оказывается на станции метро, растерянный, напуганный, не понимающий, почему он не хочет туда идти. Лиза вынырнула из видения, зная, что сейчас произойдет. Она собиралась положить трубку, пока еще не поздно, но не успела. Недавние истерические, почти неконтролируемые крики Николь сменились сипением.
– Послушай… – Лиза хотела что-то сказать, но поняла, что это абсолютно бесполезно. Она просто не сможет ничего объяснить. И не потому, что не подберет правильных слов, а потому, что и правда выбила бы опору из-под Николь. Она просто не может позволить этому случиться.
– Просто ответь на вопрос!
Лиза покачала головой. Странная смесь инфантилизма и родительской требовательности. Лиза как будто не оправдала каких-то ожиданий. Николь показала ей музыку, пустила в свой клуб, а она… Тут нечего сказать.
– Прости.
Лиза положила трубку. Задумчиво посмотрела на экран. Могла ли она что-то сделать? Был ли хоть маленький шанс? А потом возник другой вопрос: что бы она делала, если бы была Сарханом? Лиза улыбнулась, нашла в записной книжке номер Миллер и позвонила. Долго слушала гудки, но Анна все-таки ответила:
– Да?
– Это Лиза, мы пару раз виделись…
– Мисс Ру. – Миллер сразу показала, что поняла, кто звонит, и нет смысла тратить время на дальнейшие пояснения. – Чем могу помочь?
– Мы можем встретиться?
– Зачем? – Собеседница несколько удивилась.
– Я точно не знаю, если честно, – призналась Лиза. – Мне просто кажется, что нам нужно поговорить.
– Ну, если так надо… – Миллер задумалась о чем-то. – Можем встретиться в воскресенье.
Лизе показалось, что ее слова прозвучали зловеще.
– А сейчас нет возможности?
– Я на репетиции.
– Я подъеду куда скажете.
Миллер устало вздохнула, но все-таки продиктовала адрес. Лиза положила трубку и позвонила на ресепшен.
– Да, мисс Ру?
– Вызовите мне машину.
– Конечно. Подать на подземную парковку? – правильно поняв, что
