Виктор Эмский - Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину
Ну что, поди, думал, уже и не напишу? Чего греха таить кое-какие предпосылки к этому были: дошло до того, что вчера среди бела дня с "коломбины" свинтили передние колеса. Бежал на обед - были, а когда, налопавшись свининки, вернулся, их не стало, как Германской Демократической Республики. Да и вообще тут творится такое - Шекспир бледнеет!.. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз, в иной, более располагающей к патетике, обстановке. А сейчас о земном, о нашем с тобой, Тюхин, самом насущном: о творчестве. Ты как там - хорошо сидишь? Стул под тобой, часом, не ломаный? Ну, все одно - возьмись, на всякий случай, за стол, а лучше за стеночку, а то еще, неровен час, упадешь. Романчик-то я, в некотором смысле, завершил! И слово "Конец", как ведется, написал и "ай да, сукин сын!" воскликнул, только вот в пляс не пустился, да и то исключительно из опасения нарушить равновесие на лишившейся колес "коломбине"... Чувствуешь слог? Это все он - мой роман о Зеленом Зюзике! А может и не о Зюзике, может, и вовсе не о нем, совершенно не о нем, правда, выяснилось это, Тюхин, в самый последний момент и так странно, так вопреки задуманному... Ну да - все по порядку!..
Итак, мы остановились на том, что юный наш герой, по странному совпадению, тоже Тюхин, так и не повесился. Более того, - он обрел друга, и такого, бля, задушевного, что хоть стой, хоть падай, а полежавши, поднимайся и тащись опять на чердак с веревочкой. То и дело часики на руке у Витюши чирикали и он слышал канифольный, за душу берущий голосок Зеленопупого Зануды: "Застегни пуговицу! У тебя пуговица на гимнастерке расстегнута!", или - "Ты почему не отдал честь товарищу сержанту Филину? Это нарушение Устава! Немедленно вернись назад и отдай ему честь!", а то и того хлеще: "Ты не забыл с какой ноги нужно начинать движение в строю?.. Нет, назови конкретней! Я боюсь ты опять все перепутаешь!" А однажды после отбоя эти чокнутые часики щебетнули засыпающему Тюхину: "У тебя опять кака!" - "Какая еще "кака"?!" - подскочил Витюша. "Внимание, цитирую: "И был рассвет, как атомный удар..." "Как а..." Получается - "кака". Неужели не слышишь? У тебя что, поэтический слух отсутствует?" "Доста-ал!" - зеленея от злобы, простонал Витюша и в сердцах засунул этого новоявленного Крыщука* в голубую пластмассовую мыльницу.
Одним словом, дошло до того, что когда однажды солдатик открыл мыльницу и не обнаружил в ней часиков, он даже вроде как и обрадовался. "Ну что ж, значит, так надо, - философски подумал рядовой Тюхин... Минуточку-минуточку! Да что же это я! Не Тюхин, а конечно же - Эмский!.. "Ну что ж, значит так надо, - подумал рядовой Эмский, чуть было не ставший, по причине на глазах прогрессирующего авторского склероза, Тюхиным. Пропали и пропали. Мало ли! Вон из клуба беккеровский рояль пропал - и ничего! И небо на землю не рухнуло, советская власть не кончилась!.."
Впрочем, ровно через сутки часики обнаружились у Витюши под подушкой. После команды "подъем" он, зевая, сунул туда руку и аж вздрогнул, нащупав нечто круглое, шибанувшее его электрическим током. "Меня Шпырной украл! - зашипел Зюзик на ухо солдатику. - Это неслыханно! Надо немедленно доложить товарищу майору Лягунову!" - "Ну уж ты это... Скажешь тоже", пробормотал Витюша, испуганно оглядываясь.
Долго ли, коротко - пришла, наконец, пора уезжать в строго засекреченный Тютюнор, на ракетные стрельбы. "Если отличусь, меня оттуда в отпуск пошлют", - размечтался Витюша. - "В качестве свидетеля и очевидца?" - восхищенно чирикал его задушевный друг. - "В качестве отличника боевой и политической подготовки!"
И вот однажды бригада погрузилась в эшелон и покатила на восток, в ту самую сторону, где по утрам всходило красно солнышко, куда улетел, панически нажимая на кнопки, небесный друг и товарищ (но не брат) Зеленого Зюзика по имени Марксэн. Без всяких происшествий, как будто ее и не было вовсе, миновали ГДР, потом, когда рано на рассвете в стенку телятника долбанул булыжник, бывалые солдаты воскликнули: "Ого! А вот уже и Польша!" Тут уж рядовой Эмский и вовсе перестал спать. Стоя на коленках на втором ярусе нар, он неотрывно глядел в отпахнутый наружу прямоугольной формы вентиляционный лючок теплушки, боясь прозевать свою любимую Россию.
Родина началась рано-ранешенько сразу же после моста через знаменитую реку Буг. Первым, кого увидел Витюша, был небритый беззубый дедок с желтым флажком в руке и настежь распахнутой ширинкой. "Эй, дедуля, - ласково окликнул рядовой Эмский, - середыш-то застегни, простудишься!" На что дедок ему незлобливо ответствовал: "Ни фига, внучек, просморкаимси!.." И дивная эта фраза тотчас же аукнулась музыкой на мотив "Кирпичиков" в отзывчивом сердце Витюши.
Сразу же после границы начались маневры. Сбивая со следу коварных агентов империалистических разведок, эшелон сначала свихнул на юг, к Одессе, потом среди ночи, круто вдруг сменив направление, рванул на север - через Львов и Вильнюс, аж до самого Пскова, где, опять же под покровом темноты, взял наконец истинный курс - на юго-восток, за Волгу, к стартовым площадкам самого засекреченного полигона в мире. Ехать пришлось, почитай, через всю страну.
Стучали на стыках колеса, радостными возгласами встречали сослуживцы солдатика самых прекрасных девушек на свете, но Витюша в этих восторгах, увы, уже не участвовал. Черт его знает, как это произошло - то ли съел что-то не то, то ли надуло злым ветром, но сразу же после Бреста все лицо Витюши обметала какая-то пузырчатая, гнойная, засыхающая струпьями, дрянь. Болячки невыносимо зудели. А тут еще, в довершение всего, прямо-таки нелегкая дернула солдатика обратиться в санчасть. "Эти инфехсий!" - ужаснулся чучмек Бесмилляев и безжалостно, буквально с ног до головы, расписал Витюшу ляписом. Теперь уже днями и ночами Эмский пластом лежал на нарах. Высовываться в окошко не было никакого желания, особенно после того, как он услышал в свой адрес: "Девки! Глянь какой марсианин! Глянь какой зеленый, етитский корень!" - "Ничего они не понимают, - утешал его Зашифрованный Зюзик, - зеленый цвет - самый прекрасный, самый оптимистический свет во всем мироздании. А что касается твоего нового стихотворения, то в третьей строчке взамен слова Россия я бы рекомендовал тебе употребить словосочетание - мое дорогое, вовеки незабвенное Отечество ". "Ты чего, сдурел, что ли?! - нервничал Витюша. Это же весь ритм нарушит! Это не по правилам!" - "Ну и что, что не по правилам, - упорствовал Зюзик. - Зато как хорошо!.."
Миновали Тамбов. Долго вслед эшелону махал замасленной армейской шапкой демобилизованный солдат Дедулин, стоявший на крыше трактора. Когда он наконец скрылся из виду, Витюша вынул из кармана подаренную Дедулиным гайку и со слезами на глазах понюхал ее. "Ну чего ты ее все нюхаешь и нюхаешь? - ревнуя, зашипели часики. - Ну объясни мне, пожалуйста, чем она таким особенным пахнет!" И Витюша, уже с трудом сдерживаясь, скрипел зубами: "Тебе этого не понять!"
Чаша терпенья переполнилась, когда подъезжали к Волге. "Ну, хорошо!" - сказал Зюзик. - "Если уж так хочешь, шут с тобой поступай в Литературный. Договоримся так: ты будешь творить, а я буду осенять тебя гениальными замыслами. То есть, я стану твоим творческим гением. Но только чур! - не поэтическим!" - "А каким же?!" - подскочил Витюша. - "Ты станешь единственным в мире теоретиком и практиком социалистического мфусианизма." - "Что-о?!" - взвился Витюша и на этот раз не только засунул этого засранца в мыльницу, но еще и завернул его в сопливый носовой платок, а мыльницу - в полотенчико: это чтобы он там сидел, говнюк, и не вякал, елки зеленые!
Больше никогда в жизни рядовому Эмскому так не спалось, как в том эшелоне. Не мешал даже чудовищно храпевший рядом Гриша Непришейкобылехвост. Снились несусветные, пугающе реалистические сны. Как-то однажды приснился большущий черный котяра Кузя с дырой во лбу, до странности напоминавшей дырку в его пятке, ту самую, что осталась после Митькиных манипуляций с пассатижами. Снилось гулявшее само по себе пальто о четырех пуговицах, с хлястиком. Пальто вынимало из кармана паспорт и декламировало: "Читайте, завидуйте, я гражданин Сове... Совершенно Секретного Союза Парадигм!" Снился стойкий коммунист Тюлькин, которого брал в плен не менее стойкий и советский (в душе) оловянный грузин Хвамылия. "Комар в жопу!" - грозно кричал он, размахивая эмалированной кружкой с отбитыми краями. Часто снилась гражданка в смысле послеармейской неописуемо прекрасной жизни. Она была хоть и туманная, но зато с самыми большими в Ленинградской области грудями и могучими, как у Христины Адамовны, ручищами. Гражданка обнимала Витюшу самым крепким на свете объятием, причитая в голос: "Возвернулся, прынц датскый! А уж я-то ждала-ждала, уж я так-то ждала - изо...жданилася!" И солдатик, пугаясь, глядел снизу вверх и действительно видел над собой беломраморный бюст незабвенного идеолога. А однажды пригрезился Витюше совершенно ослепительный старшина батареи Сундуков. В адмиральском, с золотыми шевронами, кителе он стоял за штурвалом научно-фантастического летательного аппарата, по борту которого, то ли в качестве названия, то ли в качестве лозунга, было начертано: "Дембиль неизбежен!" Обнаружив Витюшу с высоты соколиного полета, Сундуков стремительно снизился и, тормознув, проскрежетал своими челябинскими челюстями: "Зу тубуй, рудувуй Мы, тфа нарада унэ учэредь!" Витюша вскрикнул и проснулся весь в поту, с бешено тарахтящим, как телеграфный ключ в руке лейтенанта Скворешкина, сердцем. Было темно. Страшно, с захлебами, всхрапывал Непришейкобылехвост. Витюша посмотрел на светящийся циферблат, поднес часики к уху - уж не стоят ли? - и вдруг услышал:
