Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Вениаминович Лимонов
Аркашка становится в боксерскую стойку, а Витька – в борцовскую. Некоторое время они прыгают друг против друга, очистив для себя круг в толпе. Публика поощряет их возгласами: «А ну, ребята, кто кого!», «Покажите класс!» – но Витька и Аркашка и не собираются сцепиться. Попрыгав, «пофраерившись», как говорят салтовские, они шумно хлопают ладонью о ладонь – здороваются.
– Привет, боксер хуев! – провозглашает Витька.
– Привет, ебаный борец! – отвечает Аркашка.
Они друг друга уважают. Витька считается перспективным борцом, а Аркашка очень хороший боксер. Очень. Хотя и недавно начал.
Епкиных три брата. Два уже боксеры. Третий еще маленький совсем, но тоже уже машет кулаками. Их мать русская, а отец – «чучмек», как говорят на Салтовке, – какой-то азиат, не то узбек, не то казах. Во всяком случае, у всех Епкиных восточные плоские рожи, узкие хитрые глаза монгольских ханов, мускулистые желтокожие тела и очень хороший для боксеров темперамент. У Эди-бэби тоже желтая кожа, но не такая, конечно, желтая, как у Аркашки Епкина, у Аркашки и рожа желтая, а у Эди лицо и кисти рук намного белее остального тела.
– Молодец, Эд, хуй тебе на обед! – орет Аркашка, он, бывает, приходит на лавочки под липами по праву спортсмена и потому знает дурацкую присказку.
На Аркашку Эди не обижается, Аркашка только дразнит Эди, но, когда нужно, он всегда выступает на его стороне и спокойно поддержит Эди в драке, хотя ему, как боксеру, драться на улице запрещено, могут дисквалифицировать.
В этот момент к микрофону выходит какой-то лысый чмур – конферансье назвал его харьковским писателем Борисом Котляровым, если Эди не ошибается.
– Котляров? – спрашивает он у ребят.
– Да вроде… Котелков… – отвечает всегда насмешливый Епкин.
– Да, Эди, Котляров, – подтверждает Кадик, досадливо прислушиваясь.
Кадик не любит Епкина, или, как он его зовет, Ебкина, а может быть, даже он его опасается, потому Кадик всегда нервничает в присутствии Епкина. «Уже начал нервничать, – думает Эди. – Сейчас сбежит». Кадик явно ревнует Эди к другим ребятам и вдобавок сторонится шпаны.
После несколькоминутной речи, прошептанной в микрофон, даже внимательный Кадик ничего не услышал, Эди-бэби наконец слышит, как «харьковский писатель» Котляров произносит его имя.
– Иди! Иди! – толкают его ребята. – Первый приз. Иди!
Эди, а с ним и Витька Головашов, Епкин, Кадик и подошедший Ленька Коровин – неизменный Витькин собутыльник и друг – все они проталкиваются к ступенькам и, подлезши под веревки, ограждающие эстраду, направляются к микрофону.
– Не все! Не все! Один Эдуард! – останавливает их встревоженный конферансье. – Эдуард, подойди, пожалуйста, к товарищу Котлярову. А вы, ребята, подождите тут.
Эди приближается к «харьковскому писателю». Эди никогда в своей жизни не слышал о писателе Котлярове, но кого это интересует.
– Поздравляю! – говорит ему Котляров. – Позвольте мне пожать вашу руку, поэт Эдуард Савенко, – говорит Котляров, открывая и закрывая розовый рот на розовом лице, – и вручить вам, – продолжает он, – грамоту победителя поэтического конкурса Дома культуры Сталинского района.
«Грамоту? – думает Эди. – На хуй мне ваша грамота! А приз?»
– Давайте, товарищи, поаплодируем победителю поэтического конкурса! – обращается к толпе подскочивший к микрофону конферансье.
Толпа шумно плещет руками, как пингвины в харьковском зоопарке шлепают ластами. Некоторое время над площадью стоит шум, рев и приветственный свист салтовской и тюренской шпаны из их части территории. Эди-бэби засовывает в карман свою грамоту и собирается уходить, но у писателя появляется в руке еще какой-то небольшой предмет, завернутый в красную бумагу.
– В дополнение к грамоте разрешите мне вручить вам, товарищ Савенко, памятный подарок, – говорит розовый Котляров.
– Правильно! – кричат Епкин, Витька, Ленька и Кадик от веревок, где они все стоят. – Правильно!
Эди берет сверток из рук писателя, они опять обмениваются рукопожатиями, толпа, уже потеряв интерес к зрелищу, жидко аплодирует. Эди сбегает по ступенькам к своим. Епкин, взяв у него из рук красный сверток, немедленно начинает сдирать с него бумагу, а конферансье уже объявляет следующий по программе аттракцион-игру: желающие будут перетягивать канат.
– Домино! – орет Епкин разочарованно. – Педерасты! Не могли что-нибудь подороже подарить, что-нибудь стоящее, хотя бы маленький приемник. Домино! – произносит Епкин с презрением.
Все единодушно сходятся на том, что Дом культуры пожадничал и, наверное, администрация пропила в кабаке деньги, выделенные на призы, а взамен накупила всякого говна, все другие участники конкурса, получив не первое место, получили свои подарки раньше. Что – никто не знает, но тоже говно, очевидно.
Епкин свистит, свистит и Ленька. Кадик и Витька не свистят, а Эди равнодушно сует коробку с домино в карман.
– Отдам дяде Саше, – говорит он. – Пусть с мужиками хлопают. Они свое домино совсем расколотили. Бьют им по столу что есть силы. Азартные, козье племя!
Ребята продираются сквозь толпу.
– Нужно выпить, отметить… – замечает Витька Головашов.
– Да-да, обмоем первое место, – поддерживает кореша Ленька. – С тебя, Эд, причитается.
– Я сбегаю в гастроном, – охотно вызывается Епкин.
Этим беганием в гастроном Аркашка пытается скомпенсировать всегдашнее отсутствие денег. Сброситься, как другие ребята, он не всегда может, семья у них большая, и они бедные.
Эди лезет в карман куртки, вынимает вначале скомканную грамоту, которую у него тотчас забирает Кадик и рассматривает, а потом вынимает деньги.
– Я угощаю, – говорит Эди и высыпает Епкину в ладонь всю мелочь, которую он взял ночью в столовой, и все рубли.
– Там около 50 рублей, Ебкин, – объявляет он. – Купи на все биомицина.
– Четыре бутыли? – спрашивает Епкин.
– Получается четыре – возьми четыре, – отвечает Эди.
Он решает, что все равно уже почти десять часов, Светка наверняка застряла с матерью в Днепропетровске, и эти полсотни его не спасут.
Епкин зачем-то пересчитывает мелочь. Витька сует ему еще какие-то деньги. Витька всегда при деньгах.
– Держи! – отдает ему Кадик грамоту. – Покажешь Светке, когда приедет. Пусть видит, чувиха, вещественное доказательство таланта ее чувака.
– Откуда приедет? – отзывается на замечание Кадика Епкин. – Куда она уезжала? Я ее вчера видел.
– Как ты мог ее вчера видеть, – настороженно спрашивает Епкина Эди, – если она еще позавчера утром уехала с матерью в Днепропетровск к родственникам?
Эди вдруг чувствует, как беспокойство опять вселяется в него, и, почти уже зная ответ Епкина, все же с надеждой спрашивает его:
– Ты, наверное, ошибся, ты видел ее не вчера? Несколько дней назад…
– Похож я на лунатика? – спрашивает Епкин, выпялив свое монгольское круглое лицо и выставив стриженую голову чуть вперед. – Я ее видел вчера вечером выходящую из подъезда с какой-то еще девкой и с Шуриком Иванченко. Тащили какие-то сумки.
Выпалив все это, Епкин, наверное, вдруг понимает,
