Развлечения для птиц с подрезанными крыльями - Булат Альфредович Ханов
– Ты избегаешь вопросов? Я этого ожидал.
– Гляжу, ты опять расхрабрился. Но не поумнел. Ты, как те самые диванные экологи, которые призывают закопать все оружие и жить в мире и согласии. Признайся, тебе насрать, что без атомной бомбы нас давно бы уничтожили.
– И поэтому у вас произошел выброс рутения в Челябинске?
Папа встал с кресла и приблизился к Марку. Марк старался не обращать внимания на дрожь.
– Тебе плевать на безопасность целого народа, – отец словно выступал по телевизору. – Плевать на простых рабочих «Атомпрома», которые получают высокую зарплату и расширенный соцпакет – без подвоха, без обмана. Нет, ты у нас собираешь сплетни, чтобы меня очернить.
– Конечно, без атомного оружия Россию бы уничтожили, – согласился Марк. – Но ты занимаешься этим не ради России, а ради власти и денег.
Отец схватил сына за плечо и резко толкнул в стену. Марк закричал – скорее от ужаса, чем от боли.
– Ради власти и денег, значит, да? – Отец, впившись ногтями в шею, поднял сына за горло и вмазал кулаком под дых. Сильнее, чем в кабинете. – На меня и так неблагодарные свиньи воду льют, так еще родной сын будет поклеп возводить, а?
Прежде чем Марк что-либо сообразил, папаша сгреб его за шкирку и запихнул в ящик для медитаций, точно мешок с мусором.
Инстинктивно вскочив на ноги, Марк ударился макушкой об алюминиевую оболочку, которая покрывала аккумулятор изнутри. Попытка выбраться тоже оказалась неудачной. Судя по всему, отец подпер дверь чем-то массивным – скорее всего, диваном. Марк снова заорал и чуть не обезумел от собственного вопля, срикошетившего от стенок в барабанные перепонки.
Скоро папа вернулся с мотком клейкой ленты и несколькими слоями залепил крохотное окошко. Свет перестал просачиваться внутрь.
Оконное стекло оказалось непробиваемым.
Ушибленная лопатка ныла, а разодранная папиными когтями родинка намокла – то ли от крови, то ли от пота. Пахло уксусом, во рту застыл кислый металлический привкус. Находиться в этом гробу можно было только согнувшись. Марк, вжавшись в угол, отчаянно уповал на три вещи: как бы не потерять контроль над мочевым пузырем, не задохнуться и не лишиться рассудка. При любом из этих исходов Анна пожалела бы Марка, но не приняла бы – таким убогим и никчемным.
Его отец – нелюдь, биологическое существо с тотальной атрофией совести. Если у отвратительнейших из людей, грубых, невежественных, изолгавшихся, при указании на их проступки просыпается чувство вины, вынуждая их запинаться и нелепо извиняться, то у нелюдей совесть отсутствует. Они успешно выкорчевывают ее за ненадобностью.
Отец вытащил Марка из аккумулятора так же неожиданно, как и засунул туда. Папа выволок сына за волосы и приложил подбородком о паркет. Марк успел заметить, что пальцы, во мраке щупавшие влажную родинку, не красные.
– Думаешь, ты такой умный? – надрывался папаша. – Ты вообще представляешь, что такое атомная энергетика, тварь ты неблагодарная? Ты в курсе, что из одного килограмма урана извлекают столько же энергии, сколько из двух с половиной тысяч тонн каменного угля? В курсе, как вредит природе угольная промышленность? Как она вредит шахтерам, которые загибаются от силикоза? Ты все это учел, прежде чем на меня поклеп возводить?
Марк попробовал высвободиться из отцовской клешни и моментально получил тычок в бок. Не самый жесткий, но достаточный для того, чтобы отказаться от сопротивления.
– А ресурсы? Ты прикидывал вместе со своими блядскими завистливыми писаками, сколько ресурсов у нас останется через пятьдесят лет? Нефть, газ, уголь – все это не вечно. Все это исчезнет. А дейтерий можно черпать прямо из морской воды. Хоть это тебе ясно?
Не дождавшись ответа, отец опять затолкал Марка в ящик. Снова обступила темнота, из-за которой Марк не видел даже серебристых застежек на карманах бриджей. Ухо, куда кричал ополоумевший от собственной непризнанности отец, оглохло.
Задыхаясь от тошнотворного уксусного запаха, Марк загремел ладонями и кулаками по металлической поверхности, а затем попытался раскачать зажатый между стеной и книжным шкафом аккумулятор, дабы опрокинуть его на левый бок. Все безрезультатно. Не было иного выбора, кроме как забиться в угол и всеми силами стараться не потерять контроль над мочевым пузырем и не лишиться рассудка. Выжить любой ценой уже не хотелось. Напротив, после такого унижения лучше подохнуть от удушья или сердечного приступа. Без длительных мук.
Мама вернется через три дня. А этот урод без малейшего волнения способен удерживать родного сына в стоячем гробу хоть до конца света. Без угрызений совести обречь на медленную смерть от жажды и истощения. Впав в ужас от этой перспективы, Марк опять заколотил по стенкам и заорал, что перегрызет себе вены и напьется оттуда крови. Все так же безуспешно. Он не умел достучаться до отца, не умел свалить ящик на пол и расколоть на кусочки, не умел избавиться от скопившегося в голенях свинца, не умел, наконец, забыться, чтобы спрятаться от кошмарной яви.
Когда отец спустя целую вечность отворил дверь, Марк неуклюже выкатился из аккумулятора. Папаша брезгливо посторонился, наблюдая, как сын, словно убогое пресмыкающееся, на локтях ползет к выходу из библиотеки.
– Ну как, перекусил вены?
Марк запомнил, как потом на онемелых ногах стоял над унитазом с переполненным мочевым пузырем и не мог выдавить ни капли, как ни напрягался.
В тот же вечер он вызвал такси и умчался в ближайшую гостиницу. Отец даже не поинтересовался насчет сыновних планов. Ужравшегося могуществом упыря, по-видимому, не беспокоило, что отпрыск заявит на него в полицию или самолично затеет расправу.
Марк вернулся домой после приезда мамы, но папаша к тому времени заручился ее поддержкой. Вероятно, он позвонил матери до вылета в Россию и убедил в собственной правоте, в чем бы та ни заключалась. Марк фатально опоздал со своей версией.
– Это уже не смешно, – посетовала мама. – Мне жаль, что Аня тебя бросила, однако это не повод срываться на родном отце.
– Ты вообще глядела на ту фотографию? – Марк гневался на себя за непредусмотрительность, а получалось, что злился на маму. – Тебя не выворачивает от мысли, что твой муж кидал нацистские приветствия?
– Теперь он на меня тебя натравливает, – сказал папаша с нескрываемой обидой.
Мама вздохнула.
– Я помню, как твой папа ходил на митинги в девяностые. У него болела душа за Россию, поэтому он не желал отсиживаться в теплых кабинетах.
– Болела душа? Это так теперь
