Сестры из Сен-Круа - Дайни Костелоу
Потом, возвращаясь в монастырь, Молли с Томом шли вместе до ворот, затем Молли входила во двор и сразу же поднималась в свою комнату, а Том выжидал несколько минут, прежде чем войти следом и направиться в палату для выздоравливающих. Обоим было слегка неловко от этого маленького обмана, но им не хотелось привлекать внимание к своим встречам в церкви.
Молли начала ловить себя на том, что живет ожиданием этих воскресных вечеров. Она работала в палате — тяжело, по многу часов, ее опыт и знания росли с каждым днем, но она стала замечать, что Том всегда присутствует где-то на краешке ее сознания, а частенько и на первом плане — когда она занята рутинной работой, не требующей полной сосредоточенности. Она запоминала разные мелкие происшествия, забавные пустяки, которые могли бы его рассмешить — например, как сестра Мари-Поль, увидев мышь, запрыгнула на стул и выронила из рук ночной горшок, или как птица влетела в дверь и монахини гоняли ее по всей палате под бурное веселье и ободряющие возгласы раненых. Молли любила слышать, как он смеется, видеть, как сходит с его лица озабоченное выражение, когда она рассказывает ему все это в их драгоценные минуты воскресными вечерами, и сознание того, что он тоже думает о ней, согревало, смиряло дрожь, всякий раз пробиравшую ее при виде гноящихся ран, ампутаций и смертей.
В конце каждого дня она поднималась наверх совершенно измученная, но, прежде чем рухнуть в постель, садилась за свой дневник и записывала свои мысли и события дня. В их крошечной комнатушке с каменными стенами всегда было холодно, поэтому Молли снимала с кровати одеяло и накидывала на плечи. Она пыталась записывать хоть что-нибудь каждый день, пусть хоть одно предложение, но чаще всего писала по несколько страниц перед сном. Это было своего рода освобождение: она изливала душу в дневнике, потому что с Сарой она могла говорить о раненых, но не о Томе. Сара не одобрила бы их воскресные встречи, прямо нарушающие запрет матери-настоятельницы (Сара относилась к матери-настоятельнице с большим пиететом), а главное — пробуждающееся чувство Молли было слишком сокровенным, слишком дорогим ей, чтобы делиться им с кем-то еще.
Сара всегда приходила позже Молли: она теперь никогда не ложилась спать, не побывав перед этим в церкви.
— Как ты можешь молиться по полчаса? — спросила Молли однажды вечером, когда Сара пришла в их комнату еще позже обычного.
Сара серьезно задумалась над ее вопросом.
— Это не совсем молитва, — сказала она. — Я, конечно, молюсь, но больше просто сижу и думаю о том, что случилось за день, с чем-то пытаюсь примириться. Там всегда покой — выхожу и чувствую, что передала все свои заботы и тревоги Богу, а уж Он-то знает, что с ними делать.
У Молли все еще оставались серьезные сомнения относительно Бога. Ей казалось, что Он не имеет никакого отношения к тому, что происходит в этом мире, истерзанном войной. Но она видела, что бывать в церкви важно для Сары, и потому больше ничего не стала говорить.
Два воскресенья спустя они с Томом вновь задержались за воротами. Том держал Молли за руку, пока они проходили в темноте короткий путь от лагеря до монастыря, и Молли чувствовала рядом его тепло сквозь вечернюю зябкость. Когда ворота были уже совсем близко, Том остановился, потянул Молли в сторону от дорожки и развернул к себе. Ее лицо, запрокинутое вверх почти выжидающе, рисовалось в темноте бледным овалом. Том обнял ее здоровой рукой и прижал к себе. Он смотрел ей в лицо, и, хотя выражения его в темноте было не разглядеть, она не делала ни малейшей попытки отстраниться. Когда его рука обняла ее крепче, это бледное лицо под воскресной шляпкой едва заметно придвинулось к нему, и он почувствовал, как ее руки скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Он склонился к ней и очень нежно поцеловал сначала в лоб, а затем в губы. Вначале ее губы были прохладными и сухими, но потом, к его несказанной радости, раскрылись в ответном поцелуе. Через мгновение оба отстранились друг от друга, слегка задыхаясь.
— Молли? — прошептал Том, и в его голосе слышалось удивление.
— Я здесь, Том, — тихо ответила она.
— Ты не сердишься?
— Нет, мне хотелось, чтобы ты это сделал. — Молли подавила смешок и добавила: — Я не должна так говорить, да?
— Почему не должна, если это правда? Это же правда, Молли?
Вместо ответа Молли притянула его голову к себе и поцеловала его сама.
Они стояли обнявшись, и весь мир для них исчез. Молли вспомнила прошлый раз — тогда они тоже стояли совсем близко, и она даже обнимала его, но это было совсем не то.
— Я никогда еще ни с кем не гулял, Молли, — сказал Том, — ты моя первая девушка… если только… ты хочешь быть моей девушкой?
Она улыбнулась ему в темноте и прошептала:
— О да, Том, пожалуйста.
Она верила его словам. Она знала, что он застенчивый — не из тех, кто легко сходится с девушками, как некоторые другие парни. Она тоже никогда ни с кем не гуляла. Это был первый мужчина, которому она позволила приблизиться к себе, если, конечно, не считать отца, но там ее позволения никто не спрашивал. Она вновь подумала о том, сможет ли когда-нибудь рассказать об этом Тому, но все еще сомневалась. Впрочем, сейчас это было неважно; пока ей достаточно было тепла его объятий, чтобы чувствовать себя защищенной, в безопасности. В этих объятиях Молли чувствовала, что теперь ей никто не страшен — ни отец, ни кто-нибудь еще, и она вся отдалась этим новым чудесным ощущениям, когда он опять целовал ее — крепко и долго.
Когда они вновь прервали поцелуй, он сказал:
— Я люблю тебя, Молли Дэй.
Молли ничего не ответила — только положила голову ему на грудь и по-детски прижалась к нему, мечтая, чтобы эта минута никогда не кончалась. Волшебный момент длился недолго: из-за стены донесся шум, громкие голоса, и чары рассеялись. Том нехотя выпустил Молли из объятий, и она
