Цирковой поезд - Амита Парих
– Александр!
Он открыл глаза. Как в тумане он видел Тео, склонившегося над ним. Если бы голова так не кружилась, он бы заметил слезы в глазах наставника. Пожалуйста. Позвольте мне уйти. Я не хочу больше быть тут.
Вдруг он вспомнил о Лене. О том, что он чувствовал, целуя ее, и как ему хотелось измениться ради нее, ради того, чтобы воссоединиться с ней спустя бесконечные месяцы работы здесь.
– Поднять его на ноги.
Тео тут же бросился к Александру и помог тому подняться. Голова лопалась от боли. Взгляд юноши упал на пол, и он заметил там капли крови. Он повернул голову, чтобы почувствовать лицом ветерок, задувающий из форточки. Прохлада освежала. Его качало из стороны в сторону, и он не упал лишь благодаря тому, что его удерживал Тео. Бургер склонился над Александром, и тот сумел разглядеть его уродливое лицо.
– Почему не пристрелишь меня? – прохрипел он. Бургер рассмеялся, изо рта его пахнуло пивом и остатками вчерашнего ужина.
– Зачем терять такого ценного работника? Ни в коем случае. Вы двое проработаете здесь только, сколько нужно. А я решу, когда вас можно будет отпустить, если вообще решу…
Бургер улыбнулся и вернулся за стол к бумагам.
– А еще, – сказал он, – я бы дважды подумал, прежде чем выкидывать подобные фокусы снова. Я заметил, как та милая скрипачка ходит за тобой по пятам. Если не хочешь рисковать ее жизнью, делай, как я сказал. – Он кивнул охране, и в затылок Александру прилетело прикладом винтовки. Последнее, что он запомнил, – это гогот Бургера и наплывающую перед глазами темноту.
Глава тридцать вторая
Ноябрь 1943, Терезиенштадт, Чехословакия
– Александр?
Тео вновь был рядом, подумал Александр, но не открывал глаз, пытаясь лежать неподвижно. Он играл в эту игру все последние дни и сбился со счета, не зная, сколько времени уже провел в госпитале после того, как получил тяжелое сотрясение, вывих плеча, растяжение лодыжки и бесконечное количество синяков и порезов. Он знал лишь, что провалялся там больше месяца.
Он ждал, когда заскрипит кресло, а бормочущий Тео вместе с медсестрой направятся на выход. Только после того, как за ними мягко закрылись двери, он, довольный тем, что Тео ушел, едва приоткрыл глаза, чтобы проверить обстановку, а затем, выдохнув с облегчением, понял, что один в палате, и позволил себе пошевелиться.
Опираясь на здоровую руку, он приподнялся на кровати и глотнул воды. Было стыдно за то, что он так себя вел по отношению к Тео, спасшему его вот уже во второй раз. Однако именно Тео был виноват в том, что они провели последние месяцы в лагере, даже не попытавшись бежать. Разве Александр не предупреждал его? Разве он не уговаривал его бессчетное количество раз, что нужно готовить побег? А теперь после той сцены у Бургера охрана лишь пристальнее стала наблюдать за ними. Если до этого шансы на побег были малы, то сейчас они были почти равны нулю.
Александр взглянул на тикающие часы, висевшие на стене. В этом госпитале было довольно тихо, а иногда до чертиков страшно. Александр видел, как мертвых выкатывают из палат, обращаясь с ними, как с мусором, не достойным погребения. Он не мог решить, где было хуже: здесь, где он был свободен от бесконечной работы, или там. За недели, проведенные тут, у него было более чем достаточно времени, чтобы поразмыслить о многом и прийти к выводу, что думать – не всегда хорошо.
Разве я не говорил тебе бежать, когда был шанс! Но нет, ты не слушал! В этом твоя проблема. Ты всегда был слишком слаб и сентиментален!
Александр прорычал, пытаясь отогнать от себя призрак Жака Робишо и подумать о Лике. Она провела час около его постели. Как и Тео, Лика ежедневно навещала его, иногда даже дважды в день. И такая преданность вкупе с пониманием того, что они все тут умрут, позволила ему дать волю своим чувствам, которым он до этого момента сдерживал. Все здесь происходило очень быстро, а потому было трудно не поддаться тому, чего хотело его естество. Он внимательно слушал, как Лика рассказывала ему всякие истории, и не возражал, когда та пыталась покормить его. Едва порезы зажили и он почувствовал, что сила вернулась в мышцы, он первым делом притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. Он бесконечно скучал по Лене и любил ее до потери пульса, но разве это теперь имело значение? Кроме того, было приятно впервые в жизни сделать что-то исключительно для себя и самостоятельно решить, как прожить остаток отведенной ему жизни.
Он натянул тонкое хлопковое одеяло до самого подбородка, пытаясь согреться. Пока что ему удавалось избежать простуды, но не было ни малейшего желания испытывать судьбу. Он лежал и раздумывал, что же Лика принесет ему сегодня? Обычно она давала ему еду, которую удавалось вынести из столовой. Александр вздрогнул, представив, во что превратился после стольких дней без нормальной пищи. Он еще раз глянул на часы: Лика должна была прийти совсем скоро, но ему хотелось спать. Наверное, можно прикорнуть всего на минутку, и Александр позволил усталости взять над собой верх.
Аня, с дороги!
Нет! Он хороший мальчик! Он не будет, как ты!
Александр увидел, что рядом с ним горит костер. Глаза слезились от дыма, но он не мог двинуться с места, очутившись в ловушке.
Он мой сын, разумеется, он будет как я. В нем течет моя кровь, он мной воспитан, иначе быть не может. А теперь с дороги!
Нет! Александр, беги!
Стук. Вскрик. Запах горящего дерева и жар голодного пламени.
– Нет! – прокричал Александр, склонившись над матерью; из глаз текли слезы. Ему подумалось, что даже мертвая она выглядит умиротворенной и спокойной. Александр обнял ее. А затем нож, удар и все кончилось.
Хочешь жить трусом? Беги. Но помни. Тебе не изменить себя.
Александр? Александр?
Он двинулся, качая головой. Это не могло происходить по-настоящему. Нужно было проснуться. Она же мертва. Но запах от ее одежды был таким реальным, а голос звучал совсем близко.
Он видел, как она, улыбнувшись, склонилась над ним, положив руку на его лоб так, как всегда делала, когда он заболевал.
Никогда не забывай, как крепко я люблю тебя, Александр. Не важно, где я, ты всегда можешь увидеть меня: лишь глянь на небо, я буду там между звезд наблюдать за тобой. Не сдавайся.
– Я устал! Больше не могу, – всхлипнул он.
Подержись еще немного. Не слушай отца. Я носила тебя в своем чреве и
