Свет – это мы - Мэтью Квик
Вскоре я, крепко прикованный к носилкам, уносился прочь в машине скорой помощи, и два молодых фельдшера, едущих со мной, уверяли меня, что все будет хорошо. Хорошо не будет еще очень долго, в этом я был уверен. Поэтому я продолжал кричать.
Вы неоднократно бывали в кинотеатре «Мажестик», и потому прекрасно знаете, что именно я увидел в чудесной росписи на потолке – деталь, которую Личность без следа вытерла из моей памяти. Ангельское воинство, величественно парящее в небесах, широко распахнув крыла. Как только я увидел их, заклятие, наложенное на меня моим подсознанием в момент, когда я посмотрел на свои руки и понял, что с них капает кровь, разрушилось. И вот, стоя на сцене и глядя на ангелов, навечно замерших на потолке здания кинотеатра «Мажестик», в котором я должен был произнести речь, я одновременно находился в зале, в предыдущем декабре. Жизнь покидала мою жену, а на экране черно-белый Джимми Стюарт провозглашал: «С Рождеством, посетители кинотеатра!» Потом я отчаянно пытался остановить кровь, вытекающую из Дарси. Но мои руки не могли удержать алую жидкость внутри ее черепа и горла, и мне было ясно видно, что ее глаза, отражавшие происходящее на экране, уже превратились в два холодных зеркальца. Я слышал крики и стоны на соседних местах, прерываемые непристойными хлопками пистолетов Джейкоба Хансена. Он прижимал их дула к все новым головам и шеям, выполняя, как я потом узнал, «контактные выстрелы».
На первых занятиях групповой терапии некоторые предположили, что Джейкобу Хансену хотелось заставить страдать оставшихся в живых сильнее, чем ему хотелось убить наших близких. В обсуждениях с различными специалистами по душевному здоровью мы также узнали, что крайняя жестокость в сочетании с темнотой одних посетителей кинотеатра приковала к месту, а других заставила рвануться к аварийному выходу, который Джейкоб за несколько минут до того заблокировал снаружи своей машиной. Расстреливать неподвижно сидящих в креслах было просто. Целиться в сплошную массу спин у застрявшей двери было еще проще.
Я не могу быть полностью уверен, но мне кажется, что Дарси стала первой жертвой Джейкоба. Я не помню выстрелов и криков до того момента, как Джейкоб оборвал жизнь моей жены. Как и многие другие, Дарси любила сидеть в первом ряду второй от сцены секции кресел, чтобы иметь возможность вытянуть ноги в проход. В тот вечер мы немного запоздали, и поэтому единственные места в проходе остались только с самого края, сразу за дверью в фойе, через которую Джейкоб и вошел в зал.
И как раз в ту секунду, как мое сознание распадалось на части – в то же время, как душа Дарси покидала ее тело, – сильная и уверенная версия меня поднялась и отстранила меня от управления. Я вскочил и побежал по направлению к вспышкам и хлопкам. Потом мои ноги оторвались от земли, и я всей тяжестью своего тела обрушился на позвоночник юного убийцы. Мы оба упали на пол, я сгреб в кулаке пригоршню его волос и принялся вбивать его лицо в бетон – раз за разом, раз за разом, чувствуя, как кости его черепа подаются, размягчаются с каждым движением моей правой руки. Я в это время находился снаружи от самого себя, наблюдая за сущностью, в которую вселился демон – Иной Лукас не мог остановиться и продолжал до тех пор, пока полицейский Бобби, спустя минут десять или около того, не оттащил меня от обмякшего окровавленного тела.
И каким-то образом в тот вечер, когда должна была состояться премьера фильма ужасов, находясь на сцене, в одиночестве, в смокинге, на коленях, осыпая себя ударами и переживая заново свою травму на виду у полного зала, я одновременно стоял перед Вашим домом, Карл, заглядывая в окна первого этажа.
До Рождества остается три дня или около того. Все похороны прошли. Думаю, это вечер того дня, когда состоялись последние из них. Я вижу Ваше тело, словно парящее в воздухе. Стол в столовой отодвинут в сторону. Одинокий стул прямо под Вами опрокинут. Мои глаза путешествуют вверх, и я вижу оранжевый шнур удлинителя, обмотанный несколько раз вокруг Вашей шеи и закрепленный на крюке люстры. Потом я вышибаю плечом Вашу заднюю дверь, соседи звонят в полицию, я пытаюсь Вас снять, но это невозможно сделать в одиночку, и все, что мне удается, – это поддерживать Ваше окоченевшее тело так, чтобы Ваше горло больше не было сдавлено. Я удерживал Ваш вес на своей спине, пока ноги подо мной не подкосились. Я кричал, пока не охрип. Я в самом деле пытался спасти Вас, Карл, потому что любил Вас – сильнее, чем Вы догадывались.
Финеас говорит, что любить своего психоаналитика – это нормальное чувство, и даже, возможно, знак, что алхимический процесс переназначения родителей происходит успешно. Я понимаю, что Вы сделали то, что сделали, не с целью меня наказать, а скорее всего потому, что не могли представить себе жизнь без Леандры или были не в состоянии справиться с последствиями произошедшего с нами всеми в тот вечер в кинотеатре «Мажестик» несчастья. Как человек, переживший крайне болезненную и в значительной степени непроизвольную реакцию на трагедию, я отлично понимаю, как сознание может не выдержать. Я не стану Вас осуждать. Все, что мне хотелось бы, – это вернуться в тот день и заглянуть в Ваши окна чуть раньше. Кто знает, возможно, я смог бы упредить Ваше намерение.
В своих мечтах я всегда застаю Вас в решительный момент, обычно когда Вы прикрепляете шнур к крюку люстры. Я врываюсь в Вашу столовую, и Вы виновато падаете в мои объятия. Я похлопываю Вас по спине и повторяю, что все будет в порядке и что мы найдем для Вас помощь.
Даже Финеас, наверное, смог бы провести Вас через самый черный период. Кто знает?
После моего весьма публичного нервного срыва на премьере фельдшеры отвезли меня
