Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо
На третьем круге в полу коридора стали появляться провалы, через которые были перекинуты тонкие мостики без перил. Внизу текла вода.
На четвертом круге вода вытекала из отверстий в стенах. Стены были облицованы разноцветным камнем. Коридор иногда поднимался вверх на три или четыре ступеньки, а иногда спускался вниз на две ступеньки или на пять.
На пятом круге было все, что на первых четырех, но некоторые короткие коридоры оказывались как бы естественного происхождения — типа хода в пещере.
На шестом круге на стенах коридоров встречалась мозаика, где среди узоров были изображения грибов, рыб, неизвестных в природе животных. Иногда после очередного поворота в стене обнаруживалась ниша, в которой можно было найти круг сыра, кувшин вина, лепешку, кольцо колбасы или фонарь, заправленный маслом. Колбаса, однако, не попадалась ни разу — только сыр и лепешки.
На седьмом круге стены были гладкие и блестели. На них небольшим количеством красок были нарисованы улыбающиеся лица. Попадались таблички и указатели с надписями: «Не сорить», «Место для курения», «На себя», «Открыто», «Запрещается», «Место для уединенного размышления».
От круга к кругу изменения намекали на то, что одним путем нельзя пройти дважды. Но восьмой круг отличался от седьмого только тем, что надпись «ТУАЛЕТ» на одном указателе заменилась на «АЛЕУТ». Одна буква «Т» пропала.
И стало ясно, что нет ничего нового в этом мире.
«Что такое алеут?» — спросил третий восьмого.
145
Один говорил, трое слушали.
— Думаю, все же, что человек отличается от неделимого кубика, — говорил говоривший. — Один из них, можно сказать, — индивид, другой, можно сказать, — атом, и оба бессмертны, каждый со своей точки зрения. Но бессмертны они по-разному. То есть они по-разному дрейфуют вдоль своих мировых линий — линий судьбы. Имея разную широту сознания, если так можно выразиться. Дело в том, что атом сознает только факт своего существования, а человек широк — можно сузить. Можно отрезать у него ногу, он осознает это и продолжит существование. Можно отрезать другую… А у атома ничего нельзя отрезать, потому что тогда он уже не будет атомом. Таким мы его представили, и так он скользит вдоль мировых линий, как не имеющая частей точка.
Но можно ли говорить о сознании атома? Думать, что он, этот маленький кубик, может быть, что-то такое (элементарное, разумеется) чувствует, когда разгоняется на скорости или сталкивается с другим кубиком? Или перед тем как исчезнуть — превратиться во что-то иное — испытывает какое-то подобие страха, а может, наоборот, радостно предвкушает тот миг, когда из кубика станет шариком. В последнем я, разумеется, неправ — то есть, я и в первом, конечно, неправ — кубик, который что-то там чувствует, это все равно как говорящая собака из сказки, но в последнем я не прав существенно. Потому что противоречу тому, что сказал в самом начале, — он, атом, сознает только то, что он существует. Так было сказано, и оттого, что оно было сказано, смысл слова «сознает» начинает требовать уточнения. С этого момента (или с этого места, если угодно) сознание — это не то, что чувствует, испытывает, ощущает, а первое слово во фразе «Сознание не воспринимает небытия» (фраза-ключ, в которой залог бессмертия). И это «не воспринимает» останется и когда ощущения пропадут, и чувства исчезнут.
Но что это за штука, которую назвали словом «сознание»? Для внешнего взгляда, если такой представить, — это некая метка, которой отмечен путь, один из возможных. А для собственного, если так можно сказать, взгляда, или с собственной точки зрения, это — фонарик, освещающий путь. И этот путь оказывается — кажется — единственным. И кто ответит — там метка и свет фонаря, где путь, — или там путь, где свет фонаря и метка?
Еще это как бы кончик карандаша, точка, ведущая линию, — кончик карандаша, который рисует себя и сам собой нарисован, и вокруг него ничего нет, кроме этой линии, которую он рисует, — или это еще что-нибудь, не знаю что, — какой-то лабардан, если одним словом, — маленький лабардан, если двумя.
И вот образовалась картина, где маленький кубик — атом — собственным существованием ведет свою линию в объемлющем мире. Но такую же линию — вспомним картину, нарисованную прежде, — ведут короткоживущие и долгоживущие частицы, и не уничтожающаяся плюс-минус пара, и свою линию ведет названный так закон силы, происходящий из закона случая.
И каждая линия — даже та, которую ведет атом, — запомним это — по сути своей является пучком линий, оставляющим возможность дальнейшего выбора из вариантов.
146
Двое шли по коридорам лабиринта, по пути, отмеченному жирными стрелками с поперечной черточкой на конце. Они шли неизвестно сколько времени и остановились вдруг у места, где другая стрелка, такая же жирная, уводила под углом в сторону. Это был перекресток.
— Есть сомнения, — сказал Эф третий, — потому ли пути мы идем.
Стены главного коридора были выложены глянцевой плиткой. Узор из красных и белых грибов шел полосой над полом — большой красный, маленький белый, маленький белый, большой красный, потом наоборот. Поперечный коридор был проще — с кирпичными стенами и земляным полом. Еще один коридор был в пятую сторону — короткий тупик.
Они зашли туда и сели на пол, подложив под себя одеяла.
Около места, где сидели, была ниша в стене, а в нише — кувшин с водой и лепешка.
«Однако, кормят, — подумал третий, — хотя, где вино? Круг сыра? Кольцо колбасы?»
— Мы могли оказаться с самого начала не у той стрелки, — сказал он, разламывая лепешку на две части.
— У наших стрелок поперечина была под прямым углом, а у этой она идет наискось, — сказал человек Ю.
— Я помню это, но могу ли я быть уверенным, что помню правильно? — возразил третий. — Даже если ты помнишь то же самое, — добавил он, помедлив. — К тому же не следует исключать возможность того, что такими же стрелками может быть обозначен совсем другой путь.
— Мне казалось, что ты не привык сомневаться, — сказал человек.
— Только не в этих коридорах, — сказал третий. — И только не в отношении тебя. И давай, кстати, еще раз сравним наши телесные знаки.
— Давай, — согласился человек, — если ты
