Гордость - Иби Зобои
Глава двадцать шестая
Вдали раздается вой сирен – и у меня екает сердце. Это не то что слышать сирену у нас в районе. В этой части Бруклина, среди огромных дубов и многомиллионных особняков, вой полицейской или медицинской сирены означает, что стряслось нечто действительно паршивое. Рядом с домом Кэрри останавливается полицейская машина.
Одна надежда: никто не расскажет полицейским, что весь этот скандал начали два чернокожих парня, а закончилось дело дракой.
Кэрри меряет шагами захламленную гостиную. Говорит по телефону с матерью – та на другом конце света, в Париже. На пороге возникают два копа, и я говорю Дарию – иди спрячься в ванной.
– Зачем? – не понимает он, прижимая пакет с замороженным горохом к подбородку.
– Да затем… – начинаю я.
Но Кэрри просто не впускает полицейских. Объявляет, что все хорошо, вечеринка закончилась. Копы что-то бормочут и тут же исчезают.
– Ух ты. И всех делов? – говорю я, когда Кэрри возвращается в гостиную.
– В каком смысле «всех делов»? – не понимает Дарий.
Я вздыхаю, гляжу на него, качаю головой.
– Ничего ты не понимаешь, – шепчу я.
– Понимаю, – возражает он. – И всех делов. Так все и должно было быть.
Я качаю головой.
– Ты с другой планеты, – говорю я. – Как ты задумал, так все и происходит.
Он щурится, глядя на меня. На лбу небольшая царапина, губа рассечена. Лицо распухло, вставая с дивана, он морщится. Я гляжу на него совсем новыми глазами: когда ему больно, с него слетает все его высокомерие.
Лайла распласталась на другом кожаном диване, разгоряченная и расхристанная.
– Я должна ее отвезти домой, – говорю я.
– Попробуй ее накормить, – советует Кэрри. – Да, погоди. Дам тебе одну штуку. – Она бежит на кухню, возвращается с полиэтиленовым пакетом, протягивает его мне. – Ее наверняка снова вырвет, так что может понадобиться.
Дарий сидит в такси на переднем сиденье, чтобы Лайла могла на заднем вытянуть ноги. Она всю дорогу изводит нас дурацкими шутками. И – да, она могла бы заблевать и меня, и все заднее сиденье, так что пакет Кэрри пришелся очень даже кстати.
– Она вообще не в себе. Как я ее протащу мимо родителей? – спрашиваю я у Дария.
– А может, выйдем из такси за углом или в конце квартала? – предлагает Дарий, поглаживая ушибленную руку. – Пройдется, проветрится.
– Обалдел? У нас в районе глаза повсюду.
Приходит эсэмэска от Дженайи: все дома, кроме нас с Лайлой, Марисоль придумала отмазку: типа, Лайла у подружки в гостях, а я обещала ее забрать. Не знаю почему, но Марисоль родители верят всегда.
– Ее нужно напоить, накормить и уложить спать, – говорит Дарий. – А потом пусть сама разбирается с последствиями.
Сердце екает сильнее прежнего при мысли, что придется все это объяснять родителям. Они не будут ругаться: они расстроятся. Будут винить себя. Вспомнят все то, что сделали не так в нашем детстве. Папуля станет держать нас в еще большей строгости, возможно, еще больше сократит рабочие часы, чтобы присматривать за своими девчушками.
– Да блин горелый, – бормочу я, роняя голову на руку.
– Что, так все плохо? – спрашивает Дарий. – Ладно. Может, отведем ее к нам?
– Да ни за что! Нас тогда и твои, и мои родаки застукают!
– Мои спят. Никто не заметит, стопудово. – Он пожимает плечами. – Давай так: Лайла немного отлежится, чтобы хоть на ногах твердо стояла. А ты рано утром с ней потихоньку проберешься домой.
Я качаю головой, понимая, что и с утра вряд ли пронесет. Пишу Дженайе, что с Лайлой все ничего, умоляю ее не говорить родителям ни слова. Звоню маме – она, слава богу, не отвечает.
Откидываюсь на сиденье, выдыхаю – такси сворачивает на нашу улицу.
Мы подъезжаем к боковой двери дома Дарси. Сердце у меня так и бухает – я оглядываю квартал, не видно ли где папиных или маминых друзей. Если мама с папой вдруг припрутся к Дарси и обнаружат там пьяную Лайлу – так тому и быть. Но если я могу их избавить от парочки сердечных приступов, я постараюсь.
Дарий помогает Лайле выйти из машины, ведет ее к боковой двери, а я зажимаю ей рот, потому что она горланит какую-то песню. Вот мы в освещенном вестибюле, на стенах вешалки, тут же металлический стеллаж с обувью – вся она, как я замечаю, Дария. Он снова достает ключи, открывает вторую дверь – она ведет в подвал.
В середине комнаты – черный кожаный диван, на стене – гигантский плоский телевизор. Лайла тут же плюхается на диван, стонет, что-то бормочет.
– Это моя комната. Чувствуйте себя как дома. – Дарий выходит, поднимается на лестничный пролет в другую часть подвала, а я встаю перед Лайлой на колени, растираю ей лоб.
– Ты знаешь, что ты у нас дурочка, да? – говорю я.
Она стонет.
– Прости меня, Зури.
– Уоррен тебя специально поил, да?
– Нет. Я сама просила. И всего два бокала!
– Пожалуйста, не водись с Уорреном.
– Чего это? Я ему нравлюсь. А он мне.
– Это мне пофиг. Не водись с ним.
– Какое ты имеешь право мне… Ай! – Она трет затылок, щурит глаза.
– Видишь? Вот чем это заканчивается. А если папа с мамой узнают,
