Соль неба - Андрей Маркович Максимов
Глава восьмая
Уход
Серое, болезненное утро опустилось на Забавино и привычно придавило город. Люди двигались по грязным забавинским улицам, опустив головы, словно надеясь протаранить макушками серость наступающего на них дня. Небо не интересовало людей. Они смотрели под ноги, тараня головами наступающую, непроглядную жизнь.
Автобусы втягивали в себя пассажиров, словно пылесос – пыль, после чего, вздохнув, медленно трогались, вздрагивая на колдобинах, а через несколько километров выплевывали из себя навсегда опечаленных жизнью забавинцев и втягивали новую пыль. Люди и автобусы так давно знали друг друга, что стали похожи; и те и другие уныло делали свою работу: двигались по кругу одним и тем же маршрутом.
Константин сидел на скамеечке за церковной оградой в ожидании доктора. Он был убежден, что врач ему не поможет, но не смел нарушать навсегда заведенный порядок.
Константин предчувствовал конец. Уверял себя как мог, что ему страх диктует, а не душа, а значит, это не предчувствия никакие, а просто – ужас ухода из этого мира.
«У Господа мертвых нет, – снова и снова убеждал себя священник. – Чего ж мне бояться? Чего? Что это за безбожный, непозволительный страх рождается во мне? Как я могу ужасаться смерти, будто в Бога не верую и в бессмертие души?»
В который раз задавал Константин себе эти вопросы. Но они лишь усиливали сосущую тоску ухода.
Давняя хворь не погибла, ее не удалось победить, она затаилась внутри Константина на время и вот теперь, собрав все свои дьявольские силы, медленно расползалась по всему телу, ощущая свою всепобеждающую власть над человеком.
Священник ощущал болезнь как живое существо, он даже пытался разговаривать с ней, договариваться. Однако болезнь не слушала его – жила внутри своей жизнью, уничтожая его человеческую, привычную жизнь.
Отцу Константину становилось все хуже. Даже на службу ходить не было сил.
Жизнь проживалась с трудом, казалось, она вовсе перестала подчиняться человеку и почему-то постоянно и настойчиво загоняла его именно сюда, на эту скамеечку, заставляя в который раз рассматривать забавинское существование – пусть и не красивое, но зато привычное и от того кажущееся прекрасным.
Доктор ехал на своем велосипеде. Подождал, пока автобус, вздохнув, отъедет, и направился сквозь грязь к церкви.
Заметив пациента, вмиг надел на лицо улыбку, помахал одной рукой, а подъехав и едва взглянув на Константина, тотчас произнес радостно:
– А глаз-то у вас – здоровый. Меня не обманешь. Пойдемте, осмотрю вас, разумеется, но сразу вижу: ничего трагичного не наблюдаю. Уж мне-то поверьте! Я уж стольких похоронил пациентов – смерть лучше жизни чую.
В доме их встретил мрачный отец Тимофей.
С тех пор как отец Константин заболел, старик ходил печальный и, если это было возможно, отказывался от любых разговоров. Ариадне чудилось: настоятель только телом здесь, а душой находится в каком-то ином месте, где исполняет некое важное Служение. Откуда взялось это ощущение, Ариадна объяснить не могла, но было оно твердым и очевидным.
– Ариадна, встреть гостя! – крикнул отец Тимофей. И тотчас отправился к себе в комнату молиться, бурча под нос. – При чем тут врачи? При чем?
Доктор весело осмотрел отца Константина, приговаривая все время:
– А как горлышко у нас? Хорошо горлышко, ох хорошо! А сердечко как? Послушаем! Отличное у нас сердечко! А легкие как? Не стали ли тяжелыми? Прекрасные легкие! Без хрипов…
Доктор говорил хорошие слова, обнадеживающие, даже радостные. Но они не успокаивали, а почему-то только раздражали.
Константин не хотел себе признаваться в правоте слов настоятеля, однако ему тоже казалось, что доктор тут ни при чем. А кто при чем? Он знал – Кто. Но не понимал – за что его решили забрать так рано и, главное, что необходимо делать, чтобы Он изменил решение. Да и возможно ли такое?
Между тем доктор, не снимая с лица улыбки, прописал лекарства и уколы. Выпив чая и съев пару сосисок, эскулап оседлал свой велосипед и уехал, пообещав непременно заглядывать.
Ариадна проводила врача и вернулась к отцу Константину.
– Надо вам что-то, батюшка? – спросила участливо.
Отец Константин повернул к ней заплаканное лицо. Слезы, словно бы неохотно, наполняли глаза, но не выливались из них, отчего глаза казались неестественно огромными и ясными.
Ариадна сделала шаг – утешить. Но тут же поняла, что отец Константин не нуждается в утешении.
Константин попросил включить телевизор без звука. Передавали футбол. Ариадна знала: вид целеустремленно бегающих по полю человечков всегда успокаивал Константина.
Она постояла еще немного, как бы убеждаясь в собственной ненужности, и вышла.
На кухне сидел Тимофей и сосредоточенно, тщательно намазывал масло на хлеб.
– Доктор сказал… – начала было Ариадна.
Но отец Тимофей перебил ее:
– Ничего твой доктор не понимает в болезни, – вздохнул и произнес печально: – Главное: и я не понимаю. Почему Константин уходит? Ведь должен был я… Почему…
В дверь раздался робкий звонок. Пришел Сергей, ставший звонарем.
С тех пор как Сергей ушел со своего молокозавода, он не просто изменился, но стал другим: так вода, превращаясь в лед, не меняя своего содержания, меняет свою суть.
И дело было даже не в том, что Сергей сильно изменился внешне: отрастил бороду, вечные свои спортивные брюки и куртку сменил на костюм и рубашку с галстуком, утверждая, что к колоколам надо относиться уважительно. Но главное, в нем появились спокойствие и уверенность человека, который сумел выползти из суеты на Свет Божий, отряхнуться, оглядеться и двинуться в путь по той единственной дороге, которая приносит открытия, а значит, счастье.
– Умирает батюшка, что ли? – спросил Сергей спокойно, словно о чем-то будничном.
Ариадна зарыдала.
– Не пойму я, – вздохнул отец Тимофей. – Почему он? Разум мой не понимает, душа не принимает… Не должно так быть. Ну никак не должно.
Сергей улыбнулся умиротворенно:
– Так смерти ж нет. Ибо сказано: «Я есмь воскрешение и жизнь: верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в меня, не умрет вовек».
Отец Тимофей вздохнул:
– Так все. Так. – Старик неожиданно запрокинул голову и начал читать:
Когда мне скажет мой Господь: «Умри!»
Как хорошо бы, с ним совсем не споря,
Сомкнуть глаза и ощутить внутри
Великое таинственное море.
Уже не надо ни ушей, ни глаз —
Душа полна неведомою силой.
И ясно чувствует в свой высший час.
Что Вечность здесь. Она ее скопила.
– Хорошо как, – вздохнула Ариадна. – Миркина?
– Зинаида, – улыбнувшись, подтвердил отец Тимофей.
– Хорошо написано, складно, – подтвердил Сергей. Погладил
