Валериан Скворцов - Гольф с моджахедами
В полном одиночестве посреди бескрайнего, как рынок в Кимрах, холла гостиницы "Гасдрубал-Таласса" я присел в кресле на дорожку, перекрестился и отправился к такси, которое меня уже ждало.
Глава десятая
Паранджа для голубого
1
Праус Камерон вышел из "Москвича" с затемненными стеклами у аптеки "36,6" на Тверской, спустился в подземный переход и услышал, как девочка, сидящая на складном табурете, делает на татарской двухрядке "фортиссимо" из мелодии "Париж, Париж, ты в синеве ночной..." Музыку заказывал Жак Филиппар, чей серый китайский пуховик маячил на подъеме у противоположного конца перехода. Сигнал: чисто, и оба пристанища готовы.
Камерон походя покосился на банку из-под "нескафе" между валенками юного дарования. Пятидесятирублевая банкнота лежала поверх нескольких монеток. "Зажирели - подумал он про своих, - стали не осторожны..." Классическое последствие пребывания в бедной стране: притупление чувства меры. Конечно, дело не в полутора долларах за купленную песенку, это мелочь. Дело в излишестве, которое бросается в глаза даже ему, Праусу Камерону, приезжему. Где нищета, там и дешевая продажность. Переплачивать значит выделяться...
Нехитрый московский трюк заключался в том, что Камерон снимал два одноместных стандартных номера в двух гостиницах, различных по разряду. В "Мариотт Гранд Отеле", Тверская, 26, за триста пятнадцать долларов в сутки, и в гостинице "Минск", Тверская, 22, за сорок три доллара. В первой селился Филиппар, во второй - его старший напарник Ортель. В зависимости от необходимости, Камерон ночевал или встречался с нужными людьми в любой из двух гостиниц, недалеко отстоявших друг от друга. Приход и уход и, соответственно, получение и возвращение портье ключей имитировали для него Филиппар и Ортель. В их задачу входило техническое обеспечение работы шефа региональной резидентуры европейской Спецкомиссии.
Праус шел в "Минск". Пропуск в гостиницу, а также ключ от номера 448 лежали в кармане его плаща с подбоем. Минуя стеклянные двери и вестибюль с охраной, Праус поморщился. У окошка приема постояльцев заливался смехом здоровяк в кожаном пальто и высокой меховой ушанке. Отсмеявшись, он сказал спутнику в кашемировом полупальто и бейсбольной кепке с надписью "Пума":
- Поедем в "Россию"! За сороковик в Москве только ночлежки. Смех и грех... Давай где не меньше сотни баксов... Ты, казачок, подсовываешь мне дешевку!
Праус знал по фотографиям обоих. Тип в бейсбольной кепке "Пума" привел представлять ему, Праусу Камерону, кандидата на место ставропольского представителя, освободившееся после смерти "джинсового ковбоя" в Праге. Видно, глупого и чванливого. Бумаги на него уже пришли: досрочный пенсионер, подполковник внутренних войск, из "конвойных", со связями, налипшими по пересыльным тюрьмам, избалованный роскошью. Скорее всего, такой поморщится от презрения, принимая блочную гостиницу в Продебрадах. А предстоит крутиться, оперативной работы привалит много, поскольку готовится первый опт "наташек" через Кипр в Югославию для географических холостяков из международных организаций и миротворцев в Косово...
Праус круто развернулся к выходу. Сопровождающий в кепи "Пума" уговаривал высокого, что "нужно здесь жить". А встречи не будет... Такое решение он, Праус Камерон, уже принял.
В России становилось все труднее с кадрами. И тем не менее шероховатости, начавшиеся с утра, настроение не портили. Праус Камерон выигрывал поединок, поединок всей жизни, и не по очкам, а нокаутом. Поединок с полковником Ефимом Шлайном. Вендетту предстояло завершить в Москве, и очень скоро. Блестящим ударом. Шлайну суждено будет пасть от рук собственного же наемника.
Праус любил парусный спорт. Операция, ради которой он приехал в Москву и которая вступала в завершающую стадию, вызывала ощущение сродни тому, какое охватывает яхтенного рулевого, точно поймавшего сложный ветер... Кажется, только он, ветер, держит напрягшиеся паруса, всю их пирамиду, влекущую судно вперед. Мачта выглядит лишней подпоркой. А эта мачта и есть он, Праус Камерон, его замысел, его расчеты, подкрепленные обстановкой...
Подобные настроения, конечно, следовало осаживать немедленно. Он так и поступил. Хотя, осаживать их с каждым днем становилось все труднее.
Правилами конспирации категорически возбранялось пользоваться радиосвязью на московских улицах. Поведя рукой в теплой перчатке не в такт шагам, словно бы сбившись с ноги, и отставив три пальца, Праус просигналил Филиппару садиться в "Москвич" к Ортелю, проехать по Тверской до разворота и, вернувшись по противоположной полосе, встать в переулке у "Мариотт Гранд Отеля". Следующая встреча по плану предполагалась там, в номере 426, с партнером, которого не сменишь по собственной прихоти. Алчным до мелочности, хитрым и непредсказуемым. Натура того сорта, пример которого дал командарм Ворошилов в своем дневнике периода броска Красной Армии на Варшаву. Этот отрывок катают с пленки каждому новому курсу в бернской академии финансовой и таможенной разведки на лекциях по истории славянских силовых структур.
14 августа 1920 года у села Лопаты командарм, будущий маршал, записал: "Еду на холм, на котором торчат два всадника. Спрашиваю всадников их часть. Отвечают: "Мы из четвертой дивизии двадцатого полка. Отдали шить штаны от ту хату, да не знаем теперь, як взять назад матэрию..." Разрыв снаряда у наших ног и град пуль из пулемета, установленного на костеле, разрешили недоумение героев из двадцатого полка. Пришлось в карьер ретироваться, отказавшись, быть может, временно от штанов, возможно, плюшевых из ободранного дивана".
Праус Камерон обладал фотографической памятью. Он не читал тексты, он смотрел на них, он не записывал слова, он слушал их звучание. И воспроизводил в памяти не содержание, а картину, не звуки, а слова, как теперь этот отрывок. Однажды увидев, он мог зарисовать лицо. Однажды услышав, он мог записать целую речь. Виктора Желякова, дед которого и потерял, вероятно, плюшевую материю под Лопатами, поскольку характер генетически наследствен, Праус знал по фотографиям и видеороликам. Вне сомнения, это он, собственной персоной, утонув в кресле, попивал кофе-гляссе в буфете с отдельным выходом из вестибюля "Мариотт Гранд Отеля" на Тверскую. Надо полагать, в окружении своих невидимок, которые не отметили появления Прауса Камерона ни вчера с багажом, ни теперь пешком и без багажа. Во-первых, никто в Москве до сих пор не знал Камерона в лицо. Бэзил Шемякин в расчет практически не шел, потому что не шел теперь в расчет его наниматель Ефим Шлайн. Во-вторых, багаж лежал в номере 426 со вчерашнего вечера, кровать помята с утра, и бритва на мраморном прилавке под зеркалом в ванной сохранила следы мыльного крема. Хотя Праус прилетел из Праги два часа назад.
Собственно, прямой необходимости в такой конспирации не было. Желяков являлся должностным лицом, который и пас, так сказать, иностранных шпионов, если не всех, то определенную часть, прежде всего, коммерческую или, другими словами, частную, в Москве и России, а встречаться с Желяковым предстояло именно в качестве такого шпиона, при этом официально. Резиденты тоже вручают верительные грамоты, естественно, устные. А при необходимости, то есть с учетом уровня отношений, показывают образчики своего оперативного стиля...
Согласно регистрационной книге гостиницы и по свидетельству её службы безопасности господин Камерон с чешским паспортом вселился вчера утром. Желяковским детективам предстояла, если она ещё не состоялась, неприятная беседа с начальством, которое определенно чувствует собственную неполноценность, прозевав въезд будущего контакта в Москву и не ведая, где он шляется на подведомственной территории. Генералы в России склонны не отличать личные поражения от попрания достоинства нации, сливками которой они себя, конечно, считают. Это входило в расчеты Камерона.
Совершив ленивый обзор меню ресторанов с французской, русской, кавказской и китайской кухней в фойе первого этажа, Праус спустился по лестнице в полуподвал взглянуть на туалеты, поднялся назад, осмотрелся и наконец устроился в кресле возле буфетной стойки. Посидел на глазах у Желякова, который неизвестно по какой причине пил дамский напиток, и ушел, ничего не заказав.
В номере 426 Праус постоял у окна, рассматривая узкий Старопименовский переулок, заставленный на тротуаре машинами впритык к зданиям, и наслаждаясь видом крупных снежинок, которые ветер лепил на стекло. Он решил не давать возможности горничной просигналить вертухаям Желякова, что в нужном номере появился живой постоялец.
Камерон вдавил на своем "Эриксоне" кнопку вызова мобильного Ортеля. Филиппар уже появлялся на Тверской, могли приметить... Приняв позывной, Макс войдет в гостиницу, приблизится к Желякову и, не спрашивая с кем имеет честь, предложит сопроводить в номер 426 к господину Камерону.
