Дмитрий Стахов - Арабские скакуны
- Понимать самого себя мне было трудно всегда, - не спеша проговорил я: сочинять о себе всегда приятно, можно беззастенчиво лгать, можно придумывать небылицы. - И спорил я не с самим собой, а со многими людьми, которые так или иначе жили и живут во мне. Я всего лишь один из них. Мне теперь надо разобраться со всей этой компанией, отфильтровать нужных от ненужных. Ведь от многих бывало только расстройство, только раздражение. Споры с ними были неконструктивны...
- Так-так... - Галочка Владимировна, видимо, уже была готова меня усыновить, ей нравились мои речи, их плавность и запутанность. - А как вы будете... э-э... фильтровать? Каким образом?
Ответить мне не дали - кто-то, выскочившийся на крыльцо, запулил в черную "Волгу" большим металлическим шариком, который прошил правое переднее боковое стекло, потеряв скорость прокатился по "торпеде" и весь салон засыпало мелкими стеклянными гранулами, Галочка Владимировна взвизгнула, выронила сигарету, водила расстегнул куртку, потянул что-то из-за пазухи, но Галочка Владимировна остановила его и закричала басом:
- Заводи! Поехали!
Водила повернул ключ зажигания, стартер заскрежетал.
- Я тебе говорила - не глуши! Говорила? -Галочка Владимировна сжала кулак, кулаком въехала водиле по скуле, а тот только вжал голову в плечи: машина не хотела заводиться!
Метатель шарика - мне были видны только худые ноги в джинсах, - сбежал с крыльца, просунул руку в салон, схватил Галочку Владимировну за волосы, приложил её лбом о приборную доску. И ещё раз! И ещё!
- Галка! Блядь! Тебя предупреждали? - каждый приклад метатель сопровождал вопросом-восклицанием. - Ты послушалась? Послушалась, сука?
Я приоткрыл дверцу, начал выползать из машины - это буянила Катька, волосы её были размётаны по плечам, пена летела с губ, глаза сверкали, не мог же я оставаться в стороне, - но тут "Волга" завелась, водила воткнул передачу, рванул с места, ботинок слетел с ноги, дверца больно ударила меня по груди, а Катька, схватившись за стойку, запрыгала рядом с машиной.
- Закрой ворота! Ворота! - орала Катька человеку с черным лицом, который почему-то подобострастно, сдернув ушанку, кланялся нам навстречу. Закрой!
Тут Катька споткнулась, несколько метров её протащило по гравию, потом она откатилась в заросли бурьяна, но сразу поднялась на ноги, словно мастер бега с препятствиями, ловко поднимая колени, побежала за нами.
- Галка! Ничего вам не получить! - продолжала орать Катька. - Хрен вашему институту, не для ваших железок деньги! Говно! Убью!
Перед самыми воротами водила притормозил, и Катька почти догнала машину: её джинсы были разодраны, болоньевая куртка была продрана на локтях, лицо исцарапано, вид она имела страшный, рот её раздирался в истошном крике, волосы стояли дыбом, в них торчали стебли бурьяна.
- Вылезай! - кричала она мне, Катьке удалось даже дотянуться до багажника, она хлопнула по нему ладонью, оставив на пыльной поверхности следы своих пальцев. - Вылезай! Не езжай с ними! Они обманут! - она споткнулась, упала, на этот раз не поднялась, а мы выехали на 2-ю Пролетарскую, и Галочка Владимировна посмотрела на меня: её лицо было в крови, разбита бровь, нос, губы, кровь окрасила неровно наложенную пудру, смешалась с размазанной помадой, уложенные в тщательную прическу волосы вздыбились.
- На чем мы остановились? - спросила Галочка Владимировна. - А, ну да, ну да! Я спрашивала - как вы будете фильтровать? Да, как вы будете фильтровать? Каким образом?
Я достал носовой платок и протянул ей.
- Чистый, - сказал я. - Возьмите...
По щекам Галочки Владимировны потекли слёзы, она отвернулась, достала зеркальце, а я, глядя в окно, заметил, что мы очень быстро выехали на улицу между однотипных пятиэтажных домов, повернули налево, повернули направо и подъехали к воротам больницы.
- А почему его тело лежит в больничном морге? - спросил я. - Ведь он умер не в больнице. Его ведь убили. Он должен лежать в морге судебно-медицинском...
- В Кокшайске такого нет, - буднично сказал водила. - У нас всех везут в больничный. Там всем места хватает!
Ворота открылись, и мы поехали по территории больницы. Это был настоящий город, огромные корпуса, службы, аллеи, клумбы, крашенные серебряной краской статуи - мать с ребенком на руках, рабочий с отбойным молотком, ученый с колбой, солдат с трехлинейкой. Нам навстречу шла женщина в наброшенной поверх белого халата телогрейке, тапочки без задников, высокие шерстяные носки, в руках - штатив со множеством заткнутых ватными тампонами пробирок, наполовину заполненных темно-красной, почти черной кровью.
- Это моя сестра, - вхлипывая сказала Галочка Владимировна. - Младшая, она лаборантка...
Водитель затормозил, младшая сестра Галочки Владимировны наклонилась к окну, охнула, всплеснула руками, выронила штатив, пробирки разбились, снизу вверх полетели кровяные брызги.
- Что? - закричала младшая - сестры были совсем друг на друга не похожи, - открыла дверцу, начала ощупывать лицо Галочки Владимировны. - Что случилось?
- Из-за него, - Галочка Владимировна чуть кивнула назад, и лаборантка через ее плечо с негодованием посмотрела на меня.
- Здрасте!
Я не ответил: впереди было узнаваемое здание морга, двухэтажное, приземистое, с невысоким забором вокруг, у ведущей к моргу калитки стояли люди, трое мужчин и женщина, они смотрели на машину, Иосиф Акбарович и Ванька, Ващинский и опирающаяся на его руку Анна Сергеевна. Чуть от них в стороне маялись Дарья Судоркина и её съемочная группа, ещё дальше, из беседки, за подъехавшей машиной наблюдали двое, оба в черном и в черных очках, мужчина и женщина. Все они курили и зябко поеживались, видимо, уже давно они здесь дожидались, давно.
- Ну-ка, давай, езжай туда, - я толкнул водилу в загривок, - к ним...
Водитель отпустил сцепление и чуть не оторвал голову сестре-лаборантке, но она, проявив ловкость и силу, выхватила Галочку Владимировну из машины, и ко всей честной компании подъехал только я один, под аккомпанемент хлопающей передней дверцы.
Водила резко затормозил, я выскочил из машины, припадая на необутую ногу, сделал несколько шагов. Холодный какой асфальт в этом Кокшайске, просто ужас, какой холодный!
- Ващинский! Сволочь! Ну ладно, с нее, - ткнув пальцем в Анну Сергеевну, закричал я, - взятки гладки, на ней пробы негде ставить, а ты-то, старый друг, допустил, чтобы мне дали отравленный кофе, я чуть не умер, меня откачивали... - но потом мой запал прошел: Ващинский был бледен как полотно, синюшные губы, Анна часто-часто моргала и, кажется, не совсем понимала, где она и что происходит вокруг.
- Он и нас хотел отравить, - просипел Ващинский, - нас сейчас только под ответственность Иосифа отпустили из токсилогического отделения. Недаром его итальянцы арестовывали, не зря! Ему в Гааге место, его надо судить за преступления против человечности, этого Сергея твоего, этого Борджиа. Если бы не Иосиф, мы бы умерли!.. А я вызвал милицию, собрался написать заявление, так мне сказали - нельзя, дело государственное, он просто ошибся, он вроде и не хотел ни нас травить, ни тебя, глупости какие-то... Ващинский передал Анну Сергеевну Ивану, шагнул к кустикам, его стошнило.
- Да, дорогой, они бы сейчас лежали там, на мраморных столах, указывая на здание морга, подтвердил Иосиф Акбарович. - Мы с Ваней добрались на машине, взяток заплатили немерено, по дороге нашли тут конный завод великолепный, с таким кохейланами и сиглави, что я даже в Джидде таких не видел, там такие на вес золота, а как я узнал, что Ващинский и Анна тут, я сразу к ним, скакунов оставил, давай Ващинского и Анну напихивать медом, медом со сливочным и конопляным маслом, потом чайку, чайку с лимоном и коньяком. По рецепту моей прабабушки. И видишь поднялись!
- В тебе, Иосиф, умер врач, - вступил в разговор Ванька, он смотрел на меня так, словно видел впервые, на меня и сквозь меня. - В каждом из нас кто-то умер, а в тебе, Иосиф, умер человек в белом халате.
Анна Сергеевна кивнула, подбородком стукнувшись о ключицы, словно ее шея была резиновой. Кто умер в этой женщине? В этой женщине с крашеными волосами? Её голова пошла назад, не задержалась в вертикальном положении, начала запрокидываться. Да, её морщинистая шея была резиновой. Тут еще Анне Сергеевне отказали ноги, она повисла на Иване, который с жалобной улыбкой посмотрел на нас.
- Её надо куда-нибудь посадить! - Ванька нервно скривил и так кривой рот. - Не могу же я её на руках держать! Помогите кто-нибудь!
Но никто Ивану не помог, а я увидел, что люди в черном вышли из беседки и направились к нам.
- Кто это, Иосиф? - спросил я. - Из похоронной конторы?
- Почти, - хмыкнул Иосиф Акбарович.
- Что значит - "почти"? И почему съемочная группа не снимает? Почему нам не задают вопросы?
- Привык уже? - Иосиф похлопал меня по плечу. - Молодец...
Первым подошел мужчина, он протянул мне руку, но я убрал свои за спину: мне, как верно сказал Иосиф, привыкшему, негоже жать руки каким-то одетым в черное жилистым мужикам.
