Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы - Лина Богданова
Муська вздохнула и отвернулась к стене. Боль становилась невыносимой. А от мази, наложенной хозяином с вечера, на языке образовался противный горький налет. Так что парное молоко не вызвало ожидаемого удовольствия. В общем, не осталось в ее жизни счастья, как хвостом ни крути. Она и не крутила. На привычные кренделя уже не хватало сил. Только что постучать по полу раз-другой.
— Придется таблетку тебе дать, — бормотал Семеныч, накладывая на мазь повязку. — И чтоб до повязки ни одним зубом не прикоснулась! А то за уши к креслу привяжу. Не балуй! Ну-ка…
Он сунул в Муськину пасть раздробленную таблетку. Заставил проглотить. И только потом занялся своим завтраком. Наскоро перекусил, глянул на притихшую в углу собачонку. Покачал головой. Накинул бушлат и вышел за дверь.
— И что прикажешь мне с ней делать? — спрашивал Семеныч Дуську, завершая прогулку. В этот раз большая часть пути сопровождалась непривычным молчанием. — С молоком вроде бы разобрался, а вот с болячками ейными не смогу. Похоже, кости раздроблены. Сам я с этой бедой не справлюсь, придется в город ехать. К ветеринару. И за что мне такая обуза?
Дуська в чем-то соглашалась с хозяином. И с обузой, и с ветеринаром. И с тем, что им самим не справиться с напастью. Не знала, радоваться ли, огорчаться ли произошедшим в жизни переменам. Молча вздыхала, прижималась к Семенычу боком и шла дальше. Благо, что с молоком разобрались, а то в этом плане чувствовала себя старая корова виноватой. Атак…
Ну надо в город — значит, надо. Не век же лежать той Муське в углу. Если поправится приемыш, есть шанс, что поселит ее хозяин на зиму в коровнике — все теплее, чем в конуре. И выпадет ей, Дуське, счастье. Давненько рядом с ней никто ночами не сопел. Вдвоем ночевать как-то сподручней. Да и гулять втроем веселее.
Утром третьего дня Семеныч проснулся раньше обычного. Согрел воды, побрился. Внимательно рассмотрел себя в зеркало, волосы пригладил:
— Так-то лучше. Вроде и не старый еще, а запустил себя — стыдно людям показаться. Бородищу отрастил, как у батюшки местного, волосы не чесаны. Непорядок! Сам-то матросов за меньшие провинности гонял, мичман, называется! Эх…
Он придирчиво и долго перебирал давно не ношенные костюмы и джемперы. Остановился на сером шерстяном свитере и синих брюках. Надел. Снова подошел к зеркалу.
— Ну и неплохо. Прямо кавалер. Еще бы постричься у нормального мастера, тогда бы все окрестные бабы проходу не дали. Силком бы под венец поволокли. А че? Дело житейское. Для гулен самое время. До восьмидесяти еще свистеть и свистеть. Шучу. Будет время — в городскую парикмахерскую сгоняю. Как в лучшие времена. Че скажешь, недотепа?
Муська нервно стукнула хвостом по полу. Чувствовала, что суета касается ее. Боялась и подумать о последствиях. Да и не до дум было — голова и лапы гудели. В глазах двоилось, а то и темнело. В горле комом застряла боль, перемешанная с горечью лекарства. По всему выходило, что готовиться надо к худшему. А не хотелось — только-только коснулось ее крылом капризное собачье счастье — и на тебе. Болезнь заметно активизировалась. А тут еще спаситель непонятно чему радуется.
Жизнь вертелась кругом все быстрее. Вот хозяин, непривычно пахнущий новой одеждой и одеколоном, заворачивает ее в мягкое одеяло. Вот выносит на крыльцо, бережно поглаживая по спине. Шепчет в ухо что-то щекотно-приятное. Несет за ворота.
Беззвучно подъезжает к дому блестящая машина. Муську кладут на заднее сиденье. Рядом усаживается Семеныч. Машина мягко катится по заснеженной дороге. Водитель заводит с Семенычем разговор. Рука хозяина скользит по Муськиной спине. Тепло разливается по телу, обманывая боль. Плавно качает машина своих пассажиров. Муська засыпает…
— Успел? — заглянул Семеныч в кабинет врача.
— Еще немножко, — улыбается тот, оценивая произошедшие с мужчиной перемены, — нам вот тоже пришлось с прической повозиться. Шикарная у Вашего пса шуба. То бишь ее остатки. Грумера даже приглашали. Благо далеко бежать не пришлось.
— Почему пса? — удивляется Семеныч, пропуская подробности о грумере. — Она ж у меня Муська.
— Скорее, Мусь, причем даже очень Мусь, — смеется симпатичная молоденькая медсестричка, снимая с лежащей на столе собаки простыню. — Как это вы сами не разглядели. Впрочем, под шерстью даже лап толком было не видать. Зато теперь другое дело. Принимайте в лучшем виде.
Доктор протянул Семенычу рецепт:
— Ну до лучшего вида придется потерпеть. Надеюсь, что кости срастутся без проблем. Следите за тем, чтобы шины не срывал. Две недели щадящего режима. Хорошее питание, укольчики, микстурка — и станет ваш Мусь роскошным кобелем. Завидный кавалер получился. Ничем не хуже породистых. Мастеру спасибо скажите, он у нас в соседнем кабинете работает.
— Вот спасибо! Сколько с меня?
— Это в кассу. Вот список услуг. Будет время — привезите на контрольный прием. Недельки через три. Если осложнение — привозите сразу. Но это вряд ли, дворяне у нас — порода живучая. Будьте здоровы!
— Спасибо! Лечу в кассу!
Семеныч выскочил из кабинета и рванул к запримеченному при входе окошку. На его счастье, очереди не было. Расплачивалась единственная клиентка, опрятная женщина лет шестидесяти.
— Везет так везет! — потер ладони Семеныч.
— Вы это мне? — женщина развернулась и округлила глаза: — Сашка?
— Не Вам, — смутился Семеныч, пожимая плечами. Не хватало, чтобы его сочли вышедшим из ума собачником. Нашел чему радоваться — бесхозной псине шины наложили на переломы. Но радость оказалась сильнее смущения. Да и женщина у кассы попалась настырная. Чего-то пялилась на него. Тормошила за рукав. Те еще нравы у местных кумушек!
— Сашка? Ну Сашка же!
Семеныч дернулся в сторону: может, сумасшедшая какая. Обернулся — не иначе дружка своего кличет. С двумя придется повозиться, сразу не одолеть. Да и не драться же посреди поликлиники!
— Женщина, Вы чего? Вы того… Вы этого… — он вжался в угол, пытаясь урезонить тетку мирным путем. Вот только ничего путного на ум не шло, отвык он с дамами общаться. Сноровку потерял. Пыкал и мыкал, утопая в сиренево-синем взгляде.
В голове складывались и рассыпались давно забытые картинки из молодости. То ли танцульки в клубе, то ли концерт какой. Что-то пестро-расплывчатое. Но приятное. Волнующее. И, кажется, тоже васильково-синее…
— Только не говори, что ты не Сашка, — наступала между тем на отставного мичмана настырная обладательница васильково-синих глаз. — Я еще не выжила из ума. Ты ведь? Ты?
— Ну я, — согласился Семеныч, идя на перемирие. И ошалел, поймав,
