Спасибо за обман - Осадчук
До него долетали взрывы смеха, летевшие из дома, весёлый тонкий лай щенка, голоса родных и близких людей.
— Почему ты здесь стоишь?
Удивлённый голос жены раздался совсем рядом. Она стояла возле угла деревянного сарая, окрашенного в белый цвет, и с нежностью смотрела на мужа. Арай едва заметно вздохнул.
«Её улыбка — чудо какое-то, сразу уходит злость. Светлая блузка так ей идёт, словно подчёркивает душу, не запятнанную никакими мерзостями. Ведь я тебя люблю, моя Тамрико. Как же найти момент, чтобы сказать об этом».
— Ты в джемпере? На улице ведь жарко. Почему? — спросила она, медленно подходя к нему, а он ощущал тепло в груди, становившееся всё горячее с каждым её шагом. Казалось, что чёрно-белый цвет, который окружал его до этого, исчезает, растворяется, возвращая краски лета. — Тебя долго не было.
— Застрял в пробке, — обнимая жену, прижимаясь губами к её макушке, прошептал Арай. — А джемпер… Хотел футболку надеть, да подумал, что вечером прохладно будет, вот и… Вы так смеялись сейчас. Я стоял и слушал. Хорошо, по-домашнему.
— А я услышала, что машина подъехала, но тебя всё не было и не было. Я и вышла на улицу. А смеялись почему? Так это Ануш спросила, как мы с тобой познакомились.
— Ты раскрыла тайну о нашей волшебной тряпке?
— Какая тайна-то? Весь двор видел.
— Но они не знают о волшебстве котейки голубого цвета.
Тамара прижалась к мужу, чувствуя, как ускоряются их сердца.
— Твой папа очень смеялся, когда услышал про белого кота. А Сандро тихонько сказал, что поверил, будто тряпка действительно из кошки сделана. Вот они и смеются все вместе. Кстати, теперь и твоего папу зовут Сандро, только старший. Это Саша его так нарёк, всем понравилось. В общем, поймали смешинку и не отпускаем её. Знаешь, даже возникло ощущение, что все давным-давно знакомы. А завтра мужчины собираются на рыбалку.
— Все? И мой отец? И я собираюсь?
— И ты тоже. Мой папа сказал, что смотреть на поплавок — не самое интересное занятие. Главное это слушать природу, каждый звук, всплеск, наслаждаться жизнью.
— Точно сказано. А Коржик с нами пойдёт?
— Нет, ему ещё рано. Клещей насобирает, это опасно для собачки. Вот Васька за вами увяжется обязательно. Он любит ходить с папой на рыбалку. Сидит и ждёт, когда ему рыбку дадут. Только не знаю, как их с Коржиком разлучить, они уже подружились.
— Вряд ли щенок сможет рано встать. Он соня.
— Он и сейчас лежит рядом с тёплым бочком старшего товарища. Потявкивает, когда все смеются. Поддерживает, наверное, на своём собачьем языке.
Арай слушал её и ощущал, как внутри словно разливалось огненное море, а сердце рвалось к любимой женщине, и дыхание стремилось слиться с каждым вздохом. Его, наконец, отпустило, ушла злость, забылась неприятная встреча, будто захлопнулась дверь, оставив позади чёрный чулан.
— Тамара, — тихо начал он, ощущая необходимость именно сегодня, сейчас, сию секунду сказать то, что переполняло душу, — не могу больше молчать. Как ты тогда сказала: «когда сердце само закричит от счастья». Оно не просто кричит, а живёт тобой, бьётся для тебя, любит. Я никогда не испытывал ничего подобного. Словно только начал дышать, обрёл весь мир, вернул сына. Каждое мгновение — это ты. Только теперь и с тобой я счастлив.
Арай заглянул в голубые глаза, полные слёз, и прошептал, опаляя горячим дыханием губы жены:
— Я люблю тебя, моя Тамрико. Словно шёл все сорок лет к тебе, ошибаясь, падая, поднимаясь и снова — вперёд, к твоей душе. Не знал, что такое может быть. Не верил, не ждал. И только сейчас, найдя тебя, будто нашёл и своё место в этой жизни. Люблю тебя.
Он целовал её, собирая губами слёзы, ловил дыхание, дрожь, хотел услышать тихий, лёгкий смех любимой.
— Я тоже…
— Не спеши, — остановил её Арай. — Когда будешь уверена, тогда скажешь. Помнишь? Ты так мне тогда повелела.
— Помню.
— Я подожду, когда ты не сможешь молчать, когда захочешь кричать о том, что чувствуешь. Не торопись.
«Я готова. Давно. С первой минуты, как только увидела тебя. Но я подожду. Пусть сегодня будет твой день», — подумала Тамара, греясь в его руках.
— Я не буду спешить, обещаю, — сказала она, улыбаясь своим мыслям. — Пойдём уже в дом? Коржика кормить пора.
— Пойдём…
* * *
Он так глубоко задумался, вспоминая самые впечатляющие моменты прошедших дней, что жене пришлось несколько раз его окликнуть, прежде чем Арай услышал её.
— В каких далях ты витал? — спросила она, заглядывая в тёмно-карие глаза мужа. — Смотри, мы уже приехали. Я подумала, что проскочим нашу арку.
— Ни за что. Руки сами руль повернут. Я ещё в первый день, когда только узнал этот двор, обратил внимание, что арка словно разделяет время.
— Как это? — удивилась Тамара. — Как портал между прошлым и настоящим?
— Типа того, — кивнул он. — После знакомства с жителями, разглядывавшими меня из окон и балконов, я вышел на улицу, к «Сталевару», и не смог зайти в магазин, застрял на входе. Шум транспорта, сигналы светофора, гул голосов немногочисленных людей — всё это казалось слишком суетливым, современным, где никто никому не нужен. Каждый существует сам по себе, будто в собственной капсуле. И меня потянуло назад, в этот двор. Я вернулся, стоял под аркой и пытался понять, что же мне напоминали те возгласы, которые ещё слышались.
— Вспомнил?
— Да. Так было в моём далёком детстве, где все были дружными, добрыми, внимательными, необходимыми друг другу.
Они разговаривали негромко, чтобы не мешать родителям, но Ануш уже бодрствовала и слышала всё, что сказал её сын. Она чуть повернула голову к мужу, чтобы понять, дремлет ли он. Однако и ему больше не спалось. Не видя ничего, он всё же сидел лицом к окну. Ануш осторожно, чтобы не напугать, погладила его руку. И супруг ответил ей тем же.
«Во всём виновата только я, — подумала она, подводя черту многолетним терзаниям собственной гордыни. — Нельзя было так противиться выбору Арая, хотя я сразу видела в глазах той особы хитрость вместо скромности, о которой говорил по телефону сын, влюбившийся не в ту девчонку. Я-то думала, что он, как всегда, послушается моего приказа. Но нет, Арай вырос, принял решение, пошёл против всех. И мы не поддержали его. Я убедила мужа, что младший сын плюнул на наше мнение. И какой смысл сейчас говорить, что я была права? Никакого. Годы ушли, потеряны навсегда. Мой дорогой
