Подменыш - Кит Донохью
По дороге мы наткнулись на миниатюрную пещеру, потом прошли через небольшой лес и вышли на асфальтовую дорогу, которая была абсолютно пустынна. На развилке стоял старый дорожный знак EGER STEG[50] и стрелка, указывающая на восток. Грунтовая дорога вывела нас на берег реки, скорее походившей на мелкий ручей. Перейти его по камням, не замочив ног, не составляло труда. На другом берегу уже была Чехословакия, а в нескольких километрах, за лесом — наша цель, город Хеб. Мы огляделись по сторонам, но не увидели ни единой живой души. Колючей проволоки тоже не было. Мы взялись за руки и перешли на ту сторону.
Адреналин зашкаливал, но все прошло просто идеально. Мы сделали это. Я был почти дома. Утром мы с Тесс попытались замаскироваться под европейцев, которые, как мы успели заметить, не придают значения прическе и одежде, но, как показала практика, еще на немецкой стороне нас быстро разоблачили первые же встречные. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мы зря так переживали. Был май 1968 года, самый разгар «Пражской весны», когда Дубчек выдвинул концепцию «социализма с человеческим лицом» и открыл для чехов и словаков окно в Западную Европу. Русские ввели свои танки только в августе.
Тесс явно наслаждалась нашей ролью нарушителей и, бесшумно шныряя между деревьями, делала вид, будто она настоящий диверсант или беглый заключенный. Мы все еще держались за руки, но я едва за ней поспевал. Минут через десять начался дождь — сначала мелкий, но вскоре превратившийся в настоящий ливень. В лесу сразу стало темно, и в этой темноте вдруг отчетливо стал слышен топот чьих-то ног. Его не мог заглушить даже шум дождя. Мне показалось, я вижу какие-то силуэты.
— Генри, слышишь? — спросила испуганно Тесс. Ее глаза заметались, и она принялась оглядываться по сторонам. Кто-то шел к нам, ломая кусты. Мы побежали. Тесс оглянулась на ходу, вскрикнула, сжала мой локоть и остановилась. А потом повернула меня лицом к нашим преследователям. Это были три коровы. Две пестрые и одна белая. Глядя на нас, они равнодушно жевали свою жвачку.
Промокшие насквозь, мы наконец вышли на дорогу, и тут же рядом с нами остановился фермерский грузовичок. Мужчина за рулем показал большим пальцем на кузов. Тесс спросила его: «Хеб?» Мужчина кивнул, и мы залезли наверх. В течение следующих двадцати минут мы тряслись, восседая на куче картошки. Я не сводил глаз с удалявшегося леса, уверенный в том, что за нами следят.
Хеб напоминал цветущий весенний сад. Дома и магазины были окрашены в светлые пастельные тона, а старые здания — в белый, желтый, бежевый и меднозеленый цвета. Город выглядел так, будто он совсем не изменился за последние несколько сотен лет, но моя память не проснулась, я ничего не узнавал. Черный седан с красной сиреной припарковался перед ратушей, и, чтобы избежать встречи с полицией, мы пошли в противоположном направлении, надеясь встретить кого-нибудь, кто понял бы наш корявый немецкий.
Мы стороной обошли розовое здание отеля Hvezda, испугавшись сурового полицейского, который стоял снаружи и смотрел на нас целых тридцать секунд, прошлись по центральной городской площади с фонтаном, украшенным фигурой дикаря с золотой дубинкой в руке, и остановили свой выбор на безымянном ветхом отельчике на берегу реки. Я надеялся, что вид городских достопримечательностей всколыхнет мои воспоминания, но этого не произошло. Что, если я ошибся и никогда раньше здесь не жил?
В темном прокуренном баре мы поужинали сосисками с картошкой и выпили бутылку вина. Нам удалось договориться с хозяином об оплате долларами. Ночь мы провели в крохотной комнате под лестницей, в которой помещалась только одна кровать и умывальник. Мы завалились на постель не раздеваясь, прямо в сапогах и куртках, слишком усталые и взволнованные, чтобы раздеться. Так мы лежали в темноте, и тишину нарушало только наше дыхание да бешеное биение сердец.
— Что мы здесь делаем? — наконец спросила она.
Я сел на край кровати и начал раздеваться. Я прежний легко разглядел бы ее даже в полной темноте, но в этой жизни пришлось напрячь воображение.
— Разве это не прикольно? Этот город был когда-то немецким, до этого входил в состав Богемии, а теперь стал частью Чехословакии…
Она сбросила тяжелые башмаки, выскользнула из одежды… Я забрался к ней под шерстяное одеяло в грубом пододеяльнике. Она прижалась ко мне и засунула свои ледяные ступни между моих ног.
— Мне страшно. Вдруг сейчас в дверь постучат агенты тайной полиции?
— Не волнуйся, детка, — скопировал я Джеймса Бонда. — У меня есть разрешение на убийство.
Я лег на нее, и мы занялись тем, чем обычно занимаются шпионы по ночам.
На следующее утро, проснувшись довольно поздно, мы поспешили на службу в собор Святого Николая, самый старый храм Хеба. Рядом с алтарем сидело несколько пожилых женщин, в сложенных перед собой руках они держали четки. В разных концах собора устроилось несколько семей, настороженных и испуганных, как овцы. У входа двое мужчин в темных костюмах внимательно наблюдали за всеми. Чтобы не вызывать подозрений, я попытался подпевать церковному хору, но так как не знал ни слов, ни мелодии, то просто открывал рот. Зато орган там оказался великолепный. Его звуки текли сверху, как вода по камням.
Когда служба закончилась, прихожане стали выходить из собора, некоторые останавливались, чтобы перекинуться парой слов со стоявшим у выхода старым священником. Светловолосая девочка-подросток подошла к своей сестре-близняшке, показала на нас, потом прошептала ей что-то на ухо, и они, взявшись за руки, выбежали из церкви. Мы с Тесс немного задержались, рассматривая статуи святого Николая и Девы Марии, установленные у входа, и оказались последними, кто выходил из здания. Когда Тесс протянула священнику руку для прощания, он крепко сжал ее и произнес по-английски:
— Спасибо, что зашли, — потом старик посмотрел на меня очень странным взглядом, и мне показалось, что он все про меня знает. — Благослови тебя Бог, сын мой.
Тесс удивленно улыбнулась и спросила:
— Как вы догадались, что мы американцы?
Он все еще держал ее руку в своей.
— Я пять лет жил в Америке. Служил в соборе Святого Людовика в Новом Орлеане. Отец Карел Глинка. Вы приехали на фестиваль?
— Какой фестиваль? — опять удивилась Тесс.
— Prazske Jaro. Весенний международный музыкальный фестиваль в Праге.
— О, нет. Мы ничего об
