Алексей Писемский - Взбаламученное море
Евпраксия наконец рассердилась.
— Что это за страсть, Александр, у вас перетолковывать каждый мой шаг, каждое слово? Если что вы находите дурным во мне, скажите прямо… К чему же все эти колкости-то?
— Ну, поехала! только этого недоставало!.. — отвечал Бакланов и, хлопнув дверьми, ушел из комнаты.
Евпраксия поспешила отереть слезы и села на све место.
На другой день Бакланов, заплатив огромную премию, накупил акций — все больше общества «Таврида и Сирена».
— Вот извольте-с, не промотал ни копейки! Все обращено только в более производительную форму, — говорил он, раскладывая акции и любуясь их купонами, нарисованными на них пароходами и так внушительно выставленными цифрами их стоимости.
Евпраксия однако совершенно равнодушно и холодно приняла все эти бумаги и положила их в комод.
Бакланова опять рассердило это равнодушие.
«У этой женщины решительно кровь по три раза в сутки обращается… Кругом ее кипят и просыпаются все народные силы, а она точно не видит и не чувствует этого!..»
Впрочем, он ничего ей не сказал, а ушел к себе в кабинет и, улегшись там на диван, стал вычислять в уме, сколько он будет получать процентов.
— Ваш герой как ребенок поступает! — заметят мне, может быть, некоторые.
А сами вы лучше, благоразумнее, накупили акций, признайтесь-ка?
8
Общество Софи
Среда наступила наконец. У Софи уже был кой-кт: благообразный старик-музыкант, обещавший у нее играть на вечере; французская актриса m-me Круаль, очень милая и изящная женщина; русская дама в черном платье и четках, ехавшая в Иерусалим на богомолье и отрекомендованная Софи Евсевием Осиповичем Ливановым, который в последнее время с нашей юной героиней почему-то вступил в переписку; двое-трое молодых людей из обожателей Софи, и наконец молодая девица: какая-то m-lle Похорская, или Покровская, метавшая составить себе такую же карьеру, как и Ленева.
Виктор Басардин, в статском платье, с бородой, довольно красивый собою, но с изборожденным от несовсем, должно-быть, скромной жизни лицом, тоже был у сестры и, ходя по ее роскошному будуару, о чем-то серьезно с ней разговаривал, или, лучше сказать, просил ее.
— Ты ему скажи, что же это такое! Нынче не прежнее время… Он там, чорт знает, в палатах каких возится, а мне дров не на что купить.
— Возьми у меня денег, если нуждаешься, — говорила Софи.
— Да что мне твои деньги? Пусть он устроит меня посолиднее… Впрочем, дай, если у тебя есть лишние! — прибавил он.
Софи подала все, сколько было у нее в кошельке.
— Ты ему скажи: он у меня теперь в руках; я все напишу.
— Мне и говорить с ним не хочется, — возразила Софи.
— Да это не для себя, а для меня сделай. Будет уж, пограбили; пускай и поделятся.
Софи было очень скучно слушать ворчанье брата.
— Пожалуйста, — повторил он, надевая перчатки и беря шляпу.
— Куда же ты уходишь! У меня музыка сегодня будет! — сказала она.
— О, чорт! терпеть не могу этого. Мне бы денег надо, вот что! — говорил он и пошел через заднее крыльцо.
Его провожать пошла Иродиада, все время подслушивавшая разговор его с сестрой.
— Барыня-то не знает, какие штуки он и против их-то делает, говорила она, подавая Виктору пальто.
— Да, — подтверждал тот.
— Этта мясника к ним послали разделать, так ругал-ругал госпожу-то при простом мужике.
— Скотина этакая! — сказал Виктор, завязывая кашне.
— А ведь и про них тоже знаем мы немало… — продолжала Иродиада: — говорить-то только не хочется…
— Ты приди как-нибудь на квартиру ко мне, — говорил Виктор, сходя с лестницы.
— Слушаю-с, — отвечала Иродиада.
— Какая хорошенькая она!.. О, так бы взял и поцеловал, говорил Виктор и в самом деле, взяв ее за подбородок, поцеловал.
Иродиада на этот раз нисколько ему в том не воспрепятствовала.
Последнее время она очень похудела, и лицо ее сделалось совсем сердитое: коварный обожатель ее, Мозер, оставил ее и, как мы видели, женился на другой. Иродида не любила его; но, по самолюбивому характеру, ей было досадно: наболевшее сердце ее совсем окаменело, и она поклялась ко всему их, по ее понятию, поганому роду ненавистью.
Софи, когда брат ушел, вышла в гостиную. Там все соблюдали величайшую тишину. Старик-музыкант играл на фортепиано пьесу собственного сочинения.
Приехал Бакланов.
Софи подала ему руку и тихим наклонением головы указала ему на место подле себя.
Бакланов сел.
То, что он встретил тут, его сильно поразило: самая последняя мода, самая изящная роскошь глядели на него отовсюду.
Дама, путешествующая по святым местам, должно быть, была очень веселого и живого характера. Она совершенно бесцеремонно стояла около старика-музыканта и с большим чувством глядела ему в затылок и чем-то тут любовалась: волосами ли его вьющимися, или довольно еще мускулистою шеей, — решить невозможно, равно как и того, чем ее религиозное сердце в настоящую минуту было преисполнено.
Прелестная m-me Круаль, как истая француженка, любившая показать свои ножки, так свободно расположила свой кринолин, что Бакланов, сидевший несколько нагнув голову, видел почти весь чулок ее.
M-lle Прохорская сидела, явно прислоняясь к своему кавалеру, молодому человеку, который, тоже явно держа руку за спинкой стула, обнимал ее.
Бакланову, привыкшему, в продолжении пяти лет, к своему благочестивому семейству и выезжавшему только в дома солидные, все это было очень приятно и чрезвычайно раздражало его. Он с каким-то упоением смотрел на складки платья Софи, на ее немного выставившуюся ботинку.
— Что, ваша жена здорова? — почти разбудила его Софи своим вопросом.
— Здорова, — отвечал Бакланов, подняв голову. — Почему вы меня прежде всего об этом спросили? — прибавил он.
— Да потому что… — отвечала Софи и далее не находилась, как объяснить. — Она, говорят, такая добрая; просто, говорят, ангел по характеру, — прибавила она наконец.
— Все это прекрасно-с! — подхватил Бакланов: — но знаете ли что: такой милой и прелестной женщине, как вы…
Софи смотрела на него.
— Молодого человека, каков я все еще пока и который был в вас влюблен…
Софи не спускал с него глаз.
— И который наконец, вы очень хорошо знаете, и теперь от вас без памяти.
— Нет, я этого не знаю, — возразила Софи спокойно.
— Нет, вы это знаете! — подтвердил Бакланов: — говорить ему и спрашивать его о жене — значит обидеть его и, наверное уж, огорчить.
— Зафантазировались, мой милый кузен, зафантазировались! — сказала Софи, вставая и отходя от него.
В это время приехало еще новое лицо, граф З***, женатый человек, с которым Бакланов встречался иногда в обществе, но теперь он явился со своею содержанкою Марией-Терезой-Каролиной Лопандулло. Девушка эта начала свою карьеру тем, что играла по трактирам на арфе, а теперь ездила в карете и ходила постоянно в шелковых платьях, у которых только лиф на груди, по ее собственному вкусу, был очень уж низко вырезан.
— Ручку вашу! — сказал бесцеремонно граф, обращаясь к Софи.
Она хлопнула свою ручку в его огромную ладонь.
Граф поцеловал ее несколько раз.
— А я приревную! — сказала девица Мария-Каролина-Терезия ломаным русским языком.
— Можете! — отвечала Софи кокетливо.
Бакланов, чтобы не представить из себя глупо-влюбленного, подошел к madame Круальи стал с ней любезничать. Дело шло о большом кольце на руке ее: Бакланов просил открыть это кольцо, а француженка говорила, что нельзя.
— Ваше кольцо, значит, никогда еще не открывалось? — спрашивал Бакланов.
— Нет, раз было открыто.
— Только всего раз? — спросил Бакланов печальным голосом.
— Раз всего! — отвечала ему француженка тоже печально.
К ним подошла Софи.
— Этот господин страстно влюблен в жену свою и запирается еще в том! — сказала она, показывая француженке на Бакланова.
— О, так вы вот какой! Так подите же прочь от меня! — весело подхватила она.
— Послушайте, Софья Петровна, — воскликнул Бакланов: — вы мало что женой преграждаете мне совершенно к себе дорогу, но вредите мне этим и у других дам!
— Зачем женились! — сказала Софи, пожимая плечами.
— Я женатых терпеть не могу, фи! — подтвердила француженка.
— Это ужасно! — говорил Бакланов.
По наружности он шутил только; но в душе ему, в самом деле, было досадно.
— Monsieur Готфрид! Сыграйте нам что-нибудь веселенькое! — сказала Софи, прохаживаясь небрежною походкой по зале.
— Fort bien, madame! — сказал немец и сел.
Дама, путешествующая на восток, опять поместилась около него.
«Ну, старику от этой госпожи не спастись!» — подумал Бакланов.
Готфрид начал воодушевленнейший вальс.
