Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Яков Цигельман
Уклоняясь, уклонист стремится к созданию независимой и изолированной от окружающего мира системы, состоящей из одного уклониста, гряды гор и сонетов, высекаемых на упомянутых горах. Поскольку эта самодостаточная система не работает без котлет и вина из дола, стерильных уклонистов не бывает.
* * *
Исследования по уклонизму еще не написаны. Вышеизложенное есть всего лишь результат моих собственных наблюдений и попыток стать уклонистом, пожимать плечами, потирать с улыбкой переносицу и помнить: «Уклоняясь — уклонись!» Ах, как я хочу быть уклонистом!
Бедный Женя Арьев! Он так стремился к чистому уклонизму, но любовь его сгубила!
* * *
Стремление к уклонизму мало-помалу захватывает многие сферы человеческой жизни, овладевая как коллективами, так и отдельными особями. Люди вдруг начинают чувствовать острый позыв к уклонизму, бессознательно становясь прозелитами уклонизма, хотя и склонны называть такие позывы стандартными, расхожими терминами, например, усталостью. На самом же деле — о какой усталости можно говорить, если уклонение к уклонизму наблюдается чаще всего среди молодых и сравнительно молодых людей?
Это значит, что всякий, рискующий исследовать причины и следствия человеческих поступков, глубины человеческого сознания, диаграмму падений и взлетов человеческого духа, непременно должен учитывать в качестве коэффициента ли, составляющей ли, в другом ли каком-либо качестве (ли?) распространение уклонизма. Иначе он ничего не поймет.
Итак, всякий, кто способен внимательно посмотреть на ближних своих, может обнаружить признаки этого явления в поведении вышеназванных ближних. Безусловно, не у всех стремление к уклонизму проявляется явственно, но часто можно увидеть те или иные признаки такового.
Я пока не представляю себе возможности прикладного использования уклонизма, но уверен, что он непременно найдет свое применение в разных отраслях народного хозяйства и военной промышленности, как некогда было все же применено открытие электричества.
Глава о взаимозаменяемости, о известных литераторах и о детях
Какая разница между вами, мой дорогой друг, и каким-нибудь паршивцем с соседней улицы того города, из которого вы оба изошли? Если, к примеру, окончив одну и ту же школу в один и тот же год и прожив по-разному последующие двадцать лет, вы одним и тем же самолетом или в одном и том же вагоне пересекли одну и ту же госграницу в одном и том же направлении — значит ли это, что вы из одного гнезда? Что — есть ли общее между вами?
А следует ли задумываться над этим?
Но что-то общепротивное между вами есть, право же. Есть у вас общее паскудство. Только относитесь вы к этому паскудству по-разному. Благодаря последним двадцати годам? А может быть, и одному году или месяцу за это спасибо. Что-то вас недоломало, что-то его переломило. Или — наоборот.
Что?
Где оно, это? Вы же иногда и пили вместе, а было время — и девушки ваши были подругами, и книжки те же читали, а вот однажды вы на что-то посмотрели прямым и ясным взглядом, а он — лукаво и искоса (или наоборот!), и все переменилось. Но — когда? И — на что?
Эх, все равно не выяснить, это — сердечная тайна каждого. Никто ничего не скажет и не сможет объяснить без размахивания руками, без поясняющих покачиваний головы, без выпячивания губ, без прищуривания глаз. А нам с вами хорошо бы получить точный и однозначный ответ.
Заметьте, ни у кого из известных мне литераторов, пишущих про это, сюжет не идет дальше описания послеприездного шока. Один из них даже решил оборвать действие на самом интересном месте, как бы позволяя читателю раскручивать его дальше, подставляя известные ему, читателю, детали и события. Что бы это значило?
Дело, боюсь, в том, что мы не знаем, что будет дальше и представить себе не умеем. Ну, работаем, ну, квартира у нас, машина, развлекаемся, стараемся жить замечательно, купаемся в морях, в бассейнах купаемся, ездим за границу — а что дальше? Дальше сюжет как бы и не развивается…
Неужто мы соскучились по направленной поступи к известным высотам? Неужто просто так, по-человечески, жить не умеем? А мы так еще и не жили. Мы все время чего-то хотели.
А чего? Неизвестно…
Да если б я знал — чего, я бы написал, как мы этого хотим и что делаем, чтобы оно было. Чем не развитие сюжета! А я не знаю.
А чего я сам-то хочу?
Прежде всего, я хочу, чтобы меня не трогали и дали мне жить. И сразу же себя спрашиваю: а как — жить? А черт его знает, я не знаю как, но жить очень хочется так, чтобы меня не трогали и не дергали. Это для начала.
Ну хорошо, допустим, что меня никто не трогает и никто не дергает. Допустим. Что бы я стал делать? И как я стал бы жить? Отвечаю: хорошо. И спрашиваю: а что это такое?
А что это такое — хорошо жить? Кому как, а мне бы важно, чтобы сидеть, писать и иногда беззаботно взглядывать в окно на горы, на ветер, на солнце. Чтобы единственной серьезной проблемой была проблема поисков сюжета либо наилучшего звучания фразы. А все остальное, чтобы было само по себе, потому что без остального мне жизнь немила. То без другого и другое без того меня никак не устраивает. Понятно? И больше я вам ничего не скажу. Не трогайте меня и дайте мне жить!
Вернемся к ситуации, которая остановилась на том, что Алик вроде бы переспал с Верой. Что из этого может выйти? Из этого могут выйти дети… Оставим шутки! Вот он живет у Веры день, и два, и неделю, а может даже пару месяцев. Раскручивает ли эдакое его существование наш сюжет? Нет, не раскручивает, а наоборот — затрудняет его развитие и мешает розыскам. Но если ему с ней хорошо, почему бы не оставить его в покое и не дать ему жить так, как ему нравится? Тогда — зачем мы приняли его в игру? Нечего было начинать.
Глава вновь о тоске, об идеальном мужчине, о знакомой птичке и снова о читателе
Алик ходит по квартире, курит, пьет кофе, смотрит в окно. А там, за окном, ничего такого нет: нет детей, нет взрослых,
