По краю мечты - Ольга Викторовна Иванчикова
Эбби тут же рванулась в сторону тёткиного экипажа.
– А я смотрю, ты начала быстрее соображать. Давай-ка, пожалуй, это побудет пока у меня, – она взяла из дрожащих рук девушки свиток, – что-то ты совсем расклеилась.
Адлард бубня себе под нос что-то типа «вот же стерва», сопроводил Эбби в другой экипаж и уже собрался бежать к своему, как был пойман за лацкан камзола цепкой женской рукой.
– А вот за нами ехать не надо. Чем меньше шума, тем лучше. Не нужно привлекать к нашему делу внимание всего города, слишком уж у нас заметные экипажи, тем более вместе, – и увидев решительный настрой слуги, уверенно добавила, – Езжай домой, мы сами справимся. Там, наверное, твой доктор уже все волосы себе повыдёргивал на макушке. Пустит ещё с перепугу кровь кому-нибудь не тому, а у меня бумажка только одна, – она потрясла перед его носом свитком, – Расскажешь Джастину что к чему, а там уж сами решите, что делать дальше.
Адлард бросил обеспокоенный взгляд в сторону чужого экипажа.
– Да что с ней случится? Не съем я её. Выжила же она у меня как-то девятнадцать лет. Это у вас она то болеет, то умирает.
– Да ты не женщина, а какой-то главарь разбойников, – не выдержал слуга.
– Эй, ты что мне тыкаешь? Мои предки между прочим в родстве с королем. В дальнем, правда, – она усмехнулась, – Жить надоело?
Сзади подтянулся вернувшийся охранник и угрожающе шагнул в сторону слуги.
– Тише. Не трогай его, пускай живёт, – снова усмехнулась Бетси, – ещё пригодится. Как же наш дорогой Джастин останется без няньки? – а потом строго подытожила, – Так, всё давайте разъезжаться. И так торчим тут уже полдня на виду у всех, как бельмо на глазу, – и быстро нырнула в экипаж.
Как только экипаж тронулся, Бетси устало откинулась на спинку сиденья. «Боже, как же я устала. Быстрее бы всё это уже закончилось. А что потом? Заставили меня почувствовать себя кому-то нужной, а потом снова поставят на место».
Эбби видела, как дрожат её руки, и подняв на неё глаза, тихо спросила:
– Как?
– Какая разница, – устало ответила Бетси.
Эбби раньше никогда не видела её такой, настоящей и открытой, без напускного цинизма и желчи. Откуда-то из складок своего платья Бетси выудила миниатюрную фляжку.
– Спасибо. Я даже не знаю, как тебя благодарить.
– Ну только не начинай. Ты же знаешь, как я ненавижу все эти сопли, – дав себе слабину, она снова стала сама собой. – И вообще, мы его ещё не вытащили. Будешь? – она протянула девушке фляжку. Та отрицательно покачала головой.
– Ну как знаешь, – и сделав сама пару глотков, спрятала фляжку и бросила быстрый взгляд на Эбби, – Эй, что-то ты совсем зелёная. Если плохо, скажи, остановимся, а то потом убирай тут за тобой.
– Всё нормально.
– Ну тогда дыши ровно и водички там вон попей, а то супруг не признает, – а потом неожиданно развернулась к ней, – Всё, выдохни. Если бы ты только знала, как ему повезло. Кто бы рассказал мне раньше, никогда бы не поверила, – а потом легонько толкнула Эбби плечом, – Да не трясись ты. Теперь мы его точно вытащим, даже если придётся разобрать эту чёртову тюрьму по кирпичу.
Эбби смотрела на неё во все глаза, как на нового, незнакомого ей человека, и не в силах больше сдерживать свои эмоции, она кинулась в объятия к тётке, уткнулась ей в шею и разрыдалась. Бетси опешила от таких бурных проявлений чувств.
– Спасибо. Спасибо. Я знаю, что это для тебя… что тебе стоило…
Бетси так и замерла с поднятыми руками, а потом поколебавшись, как-то неуклюже и неуверенно приобняла девушку и еле касаясь успокаивающе похлопала её по спине.
– Всё-то ты знаешь. А раз знаешь, то и помалкивай. Кто старое помянет, тому и… ну ты поняла меня, – и как-то неуклюже смутившись, скомкано сказала, – Ну хватит уже, успокаивайся давай. Мальчик твой там и так натерпелся.
Бетси была сбита с толку тем, как просто это было, обнять и пожалеть её, и ни один кусок при этом от неё самой не отвалился. Но было поздно. Как ей сейчас казалось, для всего хорошего в её жизни было уже слишком поздно. И винить в этом кроме себя было некого.
«Проклятый алкоголь. Всего два глотка, а глаза уже на мокром месте. Пить мне совсем нельзя», – она украдкой смахнула слезу.
***
Такого физического и морального штурма тюрьма не испытывала, казалось, с момента её постройки. За несколько минут Бетси умудрилась убедить начальника тюрьмы, что он не только держит в клетке невиновных людей, но и что гореть ему за это в аду. Но куда больше его напугало заявление Бетси о том, что если он немедленно не отпустит Уэлби, двери её «благословенного» дома будут для него закрыты навсегда. При этом она тыкала ему в физиономию бумагой, подписанной самим губернатором.
«Надо, так надо. Мне-то что? Одним больше, одним меньше. Да и этот Уэлби мне уже осточертел. Половина города сюда прётся. Сначала доктор за грудки тряс, теперь эта «благословенная» тычет бумагой в лоб. Мне уже порядком надоел весь этот цирк. Пусть забирают этого полоумного, такого же, как и они, и проваливают отсюда все вместе к чертям».
Но распоряжение выпустить этого счастливчика он отдал только тогда, когда выпроводил эту неугомонную Бетси на улицу, ждать там, и получил от неё клятвенное заверение, что его по-прежнему будут пускать в её бордель.
А в это время Двейн сидел на полу, устало прислонившись спиной к холодной стене и глядел пустым взглядом перед собой. «Почему за ним никто не приходит?» Он был плохо осведомлён, как это всё должно происходить, но в чём был точно уверен, что кормить его неделями тут никто не будет. Судьба его предрешена. Зачитают решение судьи, закуют в кандалы и вперёд, – Двейн устало потёр запястья, – «Вот уж не думал, что буду ждать, когда меня закуют в кандалы». С одной стороны, сердце его рвалось на части от того, что его Эбби была всё ещё здесь, совсем рядом с ним, а с другой, обезболивающее, которое оставил доктор, кончилось, и рёбра болели нещадно. Поэтому лишний день, чтобы отлежаться и не умереть по дороге, ему бы точно не помешал.
Из невесёлых мыслей его выдернула трижды проклятая ржавая щеколда. Она ему теперь всю жизнь будет снится по ночам. Увидев входящего тюремщика, в голове Двейна пронеслось: «Как говорится, не успел подумать».
– Вставай, чего расселся? Ещё бы разлёгся. Сидят отдыхают, а тут весь зад
