Михаил Арцыбашев - Санин
— Благодать! — сказал Иванов.
— Умирать не надо, — согласился Санин.
Иванов искоса поглядел на него: ему почему-то показалось, что при этом Санин должен вспомнить Зарудина, хотя уже прошло много времени со дня его похорон. Но Санин, очевидно, никого не вспомнил, и это было странно, но нравилось Иванову.
За лугом опять пошла дорога, с теми же возами, мужиками и смеющимися бабами. Потом показались деревья, осока и стала видна блестящая под солнцем вода и монастырская гора, на которой золотой звездой блестел крест.
На берегу стояли разноцветные лодки и сидели, в жилетках и цветных рубахах, мужики, у которых Санин и Иванов взяли лодку, после долгого, веселого и шутливого торга.
Иванов сел на весла, Санин взял руль, и лодка быстро и легко поплыла вдоль берега, мелькая в тени и свету и оставляя за собой узенькие и плавные полоски серебристой волны. Иванов греб быстро и хорошо, частыми ровными ударами, от которых лодка вздрагивала и приподымалась, как живая. Иногда весла с шорохом задевали за ветки, и они долго и задумчиво колыхались над темной прибрежной глубиной. Санин, с удовольствием сильно налегая на рулевое весло, так что вода с радостным шумом забурлила и запенилась, круто поворотил лодку в узкий проход между нависшими кустами, где было глубоко, сыро, прохладно и темно. Вода была тут чистая-пречистая, и видны были в ней на сажень желтые камушки и красноперые быстрые рыбки, стайками снующие туда и сюда.
— Самое подходящее место, — сказал Иванов, и голос его весело отдался под темными ветками.
Лодка с тихим скрипом пристала к густой траве берега, с которого вспорхнула какая-то беззвучная птичка, и Иванов выскочил на берег.
— На земле весь род людской!.. — запел он могучим басом, от которого всколыхнулся и загудел воздух.
Санин, смеясь, выскочил за ним и быстро, по колено утопая в сочной живой траве, взбежал на высокий берег.
— Лучше не найти! — закричал он.
— И искать не надо: под солнцем везде хорошо… — ответил Иванов снизу и стал вытаскивать из лодки водку, огурцы, хлеб и узелок с закуской.
Все он перенес на мягкий бугорок под стволом большого дерева и разложил на траве.
— Лукулл обедает у Лукулла, — сказал он.
— И он счастлив, — закончил Санин.
— Не совсем, — возразил Иванов с шутливым огорчением, — рюмку забыли.
— Тьфу, — весело сказал Санин. — Ну ничего, мы сделаем…
И ровно ни о чем не думая, а только наслаждаясь светом, теплом, зеленью и своими быстрыми ловкими движениями, он полез на дерево и, выбрав еще зеленую не закоренелую ветку, стал вырезать ее ножом. Мягкое сочное дерево легко поддавалось усилиям, и маленькие белые пахучие стружки и кусочки сыпались на зеленую траву. Иванов, подняв голову, смотрел на него, и от такого положения ему было так легко и славно дышать, что он все время радостно улыбался.
Ветка хрустнула и мягко свалилась на траву. Санин спрыгнул с дерева и стал долбить из ветки стаканчик, стараясь не попортить коры. Стаканчик выходил ровный и красивый.
— Я, брат, думаю выкупаться опосля, — сказал Иванов, внимательно глядя на его работу.
— Дело хорошее, — весело согласился Санин, ковырнул ножом и подбросил готовый стаканчик на воздух.
Они сели на траву и стали с аппетитом пить водку и есть зеленые, пахучие и сочные огурцы.
Был уже полдень. Солнце стояло высоко, и было жарко везде, даже в тени.
— Не могу! — сказал Иванов. — Душа просит!
Он не умел плавать и, быстро раздевшись, влез в воду на самом мелком и прозрачном месте, где ясно было видно светло-желтое ровное песчаное дно.
— Ух, ладно, — говорил он, подпрыгивая и далеко разбрасывая блестящие брызги.
Санин, не торопясь и глядя на него, разделся и бегом вбежал в воду, подпрыгнул, ухнул и поплыл через реку.
— Утонешь, — кричал Иванов.
— Не утону, — весело фыркая и смеясь, отозвался Санин. Их веселые голоса далеко и радостно разносились по светлой реке и зеленому лугу.
Потом они вылезли и валялись голые в мягкой свежей траве.
— Славно!.. — говорил Иванов, поворачивая к солнцу свою широкую спину с блестящими на ней мелкими капельками воды. — Построим здесь две кущи…
— А ну их к черту! — весело закричал Санин. — И без кущи славно, кущи-то всякие давно надоели!
— Ух-а! Трык-брык! — закричал Иванов, выделывая какие-то дикие и веселые па.
Санин, хохоча во все горло, стал против него и принялся выделывать то же самое.
Голые тела их блестели на солнце, и мускулы быстро и сильно двигались под натянутой кожей.
— Ух! — запыхался Иванов.
Санин еще потанцевал один, потом перекувыркнулся через голову.
— Иди, а то всю водку выпью, — крикнул ему Иванов. Одевшись, они доели огурцы и допили водку.
— Теперь бы пивка холодного… ха-арошо! — мечтательно сказал Иванов.
— Поедем.
— Валяй.
Они наперегонки сбежали с берега к лодке и быстро поплыли.
— Парит, — сказал Санин, счастливо жмурясь на солнце и разваливаясь на дне лодки.
— Будет дождь, — отозвался Иванов, — правь же… черт!..
— Догребешь и сам, — возразил Санин.
Иванов брызнул на него веслом, и светлые прозрачные брызги, насквозь пронизанные солнцем, каскадом разлетелись вокруг.
— И за то спасибо, — сказал Санин.
Когда они проезжали мимо одного из зеленых островов, послышались веселые взвизги, плеск и звонкий радостный женский смех. День был праздничный, и из города много народа понаехало гулять и купаться.
— Девицы купаются, — сказал Иванов.
— Пойдем посмотрим, — сказал Санин.
— Увидят.
— Нет, мы тут пристанем и пойдем по осоке…
— А ну их, — слегка покраснев, сказал Иванов.
— Пойдем.
— Да соромно, — шутливо пожал плечами Иванов.
— Чего?
— Да… оно ж девицы. Нехорошо…
— Дурень ты, — сказал Санин, смеясь, — ведь ты б с удовольствием посмотрел.
— Да ежели девица и того… то кому же оно…
— Ну, так и пойдем…
— Да оставь…
— Тьфу! — сказал Санин. — Нет ни одного мужчины, который бы не хотел видеть красивую голую женщину… и даже такого нет, который хоть раз бы в жизни хоть мельком бы не посмотрел, а…
— Оно так, — согласился Иванов, — а все-таки… ты б уж, если так рассуждаешь, и шел бы прямо, а то прячешься!
— Так прелести, друг, больше, — весело сказал Санин.
— Оно, конечно, весьма это приятственно… А ты сдерживайся…
— Ради целомудрия?
— А хотя бы…
— Да не хотя бы, а больше ведь не для чего!
— Ну, пусть.
— Ну… Да ведь в тебе и во мне этого целомудрия нет…
— Если око тебя соблазняет, вырви его, — сказал Иванов.
— Не городи глупостей, как Сварожич, — засмеялся Санин. — Бог дал тебе око, зачем же его рвать?
Иванов, улыбаясь, пожал плечами.
— Так-то, брат, — направляя к берегу лодку, сказал Санин. — Вот если бы в тебе при виде голой женщины и желания никакого не появлялось, ну тогда был бы ты целомудренный человек… И я бы первый твоему целомудрию удивлялся бы… хотя бы и не подражал и, весьма возможно, свез бы тебя в больницу… А если все это внутри у тебя есть и наружу рвется, а ты его только сдерживаешь, как собаку на дворе, так цена твоему целомудрию — грош!
— Оно точно, только ежели не сдерживаться… то иной человек может бед натворить!..
— Каких бед? Если сладострастие и ведет иногда к беде, так не оно, само по себе, в этом виновато…
— Оно, положим… ты не изъясняй!
— Ну так идем?..
— Да я разве что…
— Дурень ты, вот что… Иди тише! — улыбаясь, сказал Санин. Они почти ползком проползли по душистой траве, тихо раздвигая звенящую осоку.
— Гляди, брат! — восторженно сказал Иванов. Купались какие-то барышни, судя по цветным кофточкам, юбкам и шляпкам, ярко пестревшим на траве. Одни были в воде, брызгались, плескались и смеялись, и вода мягко обливала их круглые нежные плечи, руки и груди. Одна высокая, стройная, вся пронизанная солнцем, от которого казалась прозрачной, розовая и нежная, во весь рост стояла на берегу и смеялась, и от смеха весело дрожали ее розовый живот и высокие девичьи крепкие груди.
— О, брат! — сказал Санин с серьезным восторгом. Иванов с испугом полез назад.
— Чего ты?
— Тише… это Карсавина!
— Разве? А я даже не узнал… Какая же она прелестная! — громко сказал Санин.
— Н-да, — широко и жадно улыбаясь, сказал Иванов.
В это время их услышали и, должно быть, увидели. Раздался крик и смех, и Карсавина, испуганная, стройная и гибкая, бросилась им навстречу и быстро погрузилась в прозрачную воду, над которой осталось только ее розовое с блестящими глазами лицо.
Санин и Иванов, торопясь и путаясь в осоке, счастливые и возбужденные, побежали назад.
— А-ах… хорошо жить на свете! — сказал Санин, широко потягиваясь, и громко запел:
