Иисус достоин аплодисментов - Денис Леонидович Коваленко
— Если так, то и родные отцы бывают похлеще, — возразил Дима.
— Бывают, — согласился Сингапур. Только когда доходит до крайнего, родной отец, какой бы он сволочью не был, волей-неволей кровь вспомнит. Кровь сама ему вспомнит. А отчиму вспоминать нечего. Это только в поэзии — кровь — любовь — дурной тон, а в жизни это — рифма, и очень сильная рифма. И дуры те матери, которые своим детишкам внушают: этот дядя — теперь твой папа, ох, дуры, — с внезапной болью тихо произнес он. — Вот такие вот дела, — он замолчал.
Гена спал. Перешел на диван, лег и уснул.
— Что-то много всего навалилось на меня, — произнес Сингапур, глядя на мирно похрапывающего Гену. — Слишком много. Куда вот мне теперь?.. я вот сейчас скажу тебе… — он смолк, долго молчал. — Не жалко мне ничего. Картины в первую очередь. И институт не жалко, и квартиры не жалко… и себя не жалко. Мне сон сегодня приснился, что умер я. Давно так хорошо не было. Вокруг какая-то зыбь… легко, спокойно… равнодушно… Проснулся и захотелось умереть. Здесь все равно жизни нет… Если уж два шизика, — он с усмешкой глянул на Диму, болеют проблемой гомосексуализма… что же это за жизнь настала? В какое время мы живем, если даже их интересует не то, что они живут, впрочем, как и большинство нас, как бессловесные скоты, как рабы без права слова, и даже голоса, а волнует проблема однополых браков. До чего же мы докатились? Хотя бабушка рассказывала, что их тоже больше волновала проблема Кубы и Африки, но на Кубе хоть коммунизм строили, а теперь что, гомосексуализм? Великая гомосексуалистическая стройка и такое же будущее? Я историю слышал от одного… юриста, знакомого отчима. Известный адвокат в нашем городе. Он весело рассказывал, как ночью, в компании каких-то известных бандитов, права которых он защищает, в лоскуты пьяный катался по центру города на ворованной машине. И что любопытно, их остановили гаишники. Обратили внимание на подозрительную машину, разъезжающую по центру со скоростью сто двадцать километров в час. План-перехват объявили, с полчаса гонялись, заловили все-таки — юрист весело все рассказывал, как они в летнее кафе въехали, как столики посшибали — обхохочешься. И заловили-таки их. Пять машин с мигалками и с надписью ГИБДД на капотах окружили, в тупик загнали — усмеяться можно. Особенно, когда бандиты оказались знакомыми не только юриста, но и гаишников. Гаишники укорили их — что же это они, на ворованной машине, пьяные, да на скорости, да по центру… Пожурили, чтоб осторожнее ехали, чтоб особо не шалили, и отпустили — вместе с машиной отпустили. И эта проблема никого не волнует, ну, коррумпирована власть, ну и что? Разве это проблема? А вот проблема однополых браков — это да, это воистину проблема. Мы же жить не сможем, пока всякие там… будут несчастливо жить вне брака. Что ж за народ у нас такой ебанутый, — в сердцах произнес он. — Выродимся все скоро… Если уж в колыбели католицизма, в Испании, разрешили эти браки. Воистину — Иисус достоин аплодисментов.
— Как себя чувствуешь? — спросил Дима, когда вслед за Геной вышел из подъезда.
— Нормально, — ответил Гена. Выглядел он виновато и подавлено.
— Куда сейчас?
— Пойду к Кристине, — ответил он.
— Лучше завтра, — посоветовал Дима. — Поверь мне, лучше завтра.
— Думаешь?
— Уверен.
— Тогда на пруд. Одному сейчас… тяжеловато, — он усмехнулся.
— Да… одному сейчас тяжеловато, — повторил Дима, невольно глянув на темные окна квартиры Сингапура.
Был поздний вечер. Парни взяли по бутылке пива и решили дойти до пруда пешком. Ни словом о Сингапуре не обмолвились. И о Кристине больше ни слова. Шли, пили пиво, говорили о всяком, но больше молчали. Не о чем было говорить.
4
То, что Сингапур сошел с ума, никто теперь в этом не сомневался. Слишком очевидно все было, особенно учитывая случившееся этой ночью.
Под утро соседи по его дому проснулись от яркого света пламени, все увидели посреди двора костер из листов фанеры и оргалита, рядом на земле молча сидел Сингапур. Пламя было высоким и яростным, дым — черным и густым — горела краска. Рассказывали, что когда ему крикнули, что же он делает, он поднялся и ответил, юродствуя и кривляясь, определенно, он был пьян: «Иисус излечил меня! Он вправил мне мозги! Поаплодируем Иисусу!» — и яростно забил в ладоши, словно призывая и всех аплодировать. Ему пригрозили вызвать милицию. Он сделал в сторону соседей непристойный жест, развернулся и ушел. Больше его не видели. Как канул. Не появился он и у матери. Как и собиралась, она приехала к десяти утра… Много всего услышала она от возмущенных соседей. И, как подтверждение, что ее сын допился, куча обгоревших кусков фанеры, не догоревших лишь потому, что кто-то из соседей вышли с ведрами и затушили это безобразие. Что осталось, убрала мама, отнеся обгоревшие куски на мусорку. Поиски сына ни к чему не привели; мама обзвонила всех его знакомых, кого знала, нигде он не появлялся, никто его не видел, и никто о нем ничего не слышал и не знал. Все лишь утешали, что вернется. Куда ему деться-то?
Об исчезновении Сингапура говорили ровно один день. Другое событие заинтересовало всех куда больше — Кристина согласилась выйти замуж за Гену. Вот это было событие! Свадьбу назначили на следующее воскресенье после Пасхи. Гена, договорившись с замдекана, что перейдет на заочное отделение, взял академический отпуск и работал теперь, как заведенный, дни и ночи пропадая в мастерской, где он подрабатывал, делая уличную рекламу. Подробности того, как Кристина согласилась, мало кого удовлетворили, все было слишком прозаично: Гена пришел в костюме и с цветами. Сделал предложение. Кристина согласилась. Как? Почему? Гена радостный, ошалевший, ворвался в институт, сказал, что «Согласилась!» Понапригашал всех. Час просидел в кабинете у замдекана, вышел от нее совсем счастливый и
