Свет – это мы - Мэтью Квик
Я также не могу избавиться от ощущения, что этот шум наконец откроет мне свой секрет в тот момент, когда я войду в Большой зал кинотеатра «Мажестик» и усядусь в кресло рядом с траурной лентой, обозначающей то место, где в последний раз находилась моя жена в своем земном воплощении. Говорят, что Марк и Тони полностью сменили обивку, так что возможность травматического переживания при виде пятен крови полностью исключена. Но когда я пытаюсь представить себя внутри этого пространства, каждый квадратный сантиметр моей кожи начинает зудеть, а каждая жилка в моем теле – дрожать. И мне снова не дает покоя загадочный шум, запертый в глубине моей сущности.
Когда мне удается быть с собой предельно честным, я в каком-то смысле осознаю, что этот потайной звук, чем бы он на самом деле ни являлся, вполне способен убить меня на месте, вот только сомневаюсь, что в таком случае я обрету крыла, претворюсь в ангела и полечу в направлении всеобъемлющего света. Гораздо более вероятно, что земля затрясется, потом разверзнется под моими ногами, и я провалюсь туда, где мерцают потоки лавы, где магма, дым и ад, который я никогда прежде не мог себе представить.
Какая-то часть меня, опять же, если быть с собой предельно честным, даже надеется на такой исход. После всего этого – почему бы и нет, в конце концов. Эта часть меня осознает, что некоторым из нас уготовано вечное наказание, в том или ином виде.
Странно, правда?
Или же это просто необходимая часть человеческого существования?
Что на эту тему говорит Юнг?
Но может быть, Иной Лукас снова появится и всех спасет? Вот было бы славно.
Мне было бы приятно, если бы Вы смогли присутствовать при появлении Иного Лукаса, но, с другой стороны, я не хотел бы, чтобы Вы оказались свидетелем моего низвержения в глубины вечного проклятия.
В этих письмах я не смог рассказать Вам все, что хотел. Дело в том, что я не все помню. Вот. Я раскрыл Вам какую-то часть. Сделал первый шаг. Но как рассказать остальное, если я не могу вспомнить, что произошло?
Мне снятся кошмары.
Джилл торопится меня разбудить, когда слышит мои крики посреди ночи, но я не в состоянии восстановить, что именно мне приснилось, как ни стараюсь.
Мне почему-то кажется, что это письмо к Вам может оказаться последним, Карл. Особенно если Вы так и не появитесь на премьере нашего фильма ужасов. Если Вы не заметили, я написал Вам столько же писем, сколько людей погибло в кинотеатре «Мажестик» в прошлом декабре, если не считать Джейкоба Хансена. Это – семнадцатое по счету. Я планировал, что писем будет всего восемнадцать, но теперь я опасаюсь, что у меня не хватит душевной энергии воплотить в жизнь этот план до исторического вечера. И еще я очень сомневаюсь, что Вы все же придете на премьеру. Или, точнее сказать, я не позволяю себе обманываться надеждой.
Если бы мои письма были хотя бы немного достойными внимания, Вы бы уже ответили хотя бы на одно, правда ведь?
Вместе с билетами я вложил в конверт также кадр с именем Вашей жены в том виде, в каком оно появляется в памятных титрах нашего фильма ужасов. Я попросил Тони изготовить его для меня. Вы можете убедиться, что все буквы на месте – «ЛЕАНДРА ДЖОНСОН». Для своего любимого юнгианского психоаналитика я постарался приложить усилие.
В завершение хочу Вас заверить: вне зависимости от того, что может произойти на премьере – или после нее, – Вы мне очень помогли. Я ждал наших пятничных встреч сильнее, чем Вы, вероятно, догадывались. С их помощью я стал лучшим наставником, другом, сыном и мужем.
Бывало так, что я долгое время не видел улучшения. Доходило до того, что я говорил: «Дарс, неужели меня обманывают? Даже не знаю. Стоит ли это все таких денег?»
Моя жена заглядывала в таких случаях мне в глаза и говорила:
– После того, как ты начал ходить на психоанализ, с тобой стало настолько легче, настолько радостнее. Тебя словно подменили. Не подумай, что я не любила тебя прежнего. Но какое же счастье видеть, что ты наконец-то получаешь удовольствие от жизни.
Я и в самом деле начал получать от жизни удовольствие – впервые на своей памяти.
Немаловажное обстоятельство.
Если вдруг нам больше не удастся поговорить, просто знайте: Вы мне очень помогли.
Даже после того, как Вы отказали мне в доступе к Вашему лекарству, помощь все равно продолжалась. Мне помогает сама идея, что Вы существуете. Мне помогает то, что я пишу сегодня эти слова. Если бы не Вы, я не дотянул бы до сегодняшнего дня.
Спасибо. Спасибо. Спасибо. Вы прекрасный человек, Карл Джонсон.
Ваш самый верный анализируемый,
Лукас
Три года и восемь месяцев спустя
18
Дорогой Карл!
Немало времени утекло.
Держитесь крепче, потому что это письмо, скорее всего, окажется очень длинным и будет написано в несколько приемов.
Оно также будет последней коллекцией слов, которую я соберу в Вашу честь.
Когда я в конце поставлю свою подпись, она будет означать окончательное прощание – хотя я, разумеется, продолжу отдавать дань нашим отношениям, имеющим для меня исключительную важность, в других, менее очевидных формах.
Полагаю, что прежде всего необходимо наконец озвучить два обстоятельства огромной важности, вторгшихся, как слоны, в нашу с Вами метафорическую комнату – или ящик, если Вам угодно, который я определенным образом смастерил. Я в самом деле не знаю, как еще его описать. Поток любовных посланий? Дневник? Болезненно растянутая исповедь? Бормотание сумасшедшего в трауре? Все, что мне известно, – это что процесс написания этих писем помог мне удержаться на плаву в невероятно черный период жизни. Я уверен, что если бы не ухватился за саму идею о том, что Вы слушаете меня или читаете мои письма, моему упорству пришел бы конец. Меня засосало бы в темную воду психологического омута, где я бы несомненно и пропал.
Слон номер один.
Меня пугает, и даже в чем-то выводит из равновесия, что
