История одной семьи - Роза Вентрелла

— Если ты решишь обойти весь мир на «Малакарне», я последую за тобой, — призналась я с сияющими глазами.

— Считай себя помощником капитана! — ответил он. Затем подхватил меня на руки: — Но ты слишком тяжелая, мне придется укрепить лодку.

Мы упали на песок и разразились беззаботным смехом, не желая отпускать друг друга.

— Ты сумасшедший, сумасшедший, — повторяла я, смеясь, а он молча смотрел на меня.

Его взгляд вдруг стал очень серьезным.

— Не смотри на меня так, — прошептала я.

Мы целовались с открытыми глазами, легко касаясь губ друг друга, а потом Микеле отстранился и сказал:

— Я люблю тебя. Что бы ни случилось, никогда не забывай об этом.

Мы вернулись в город на черном мотоцикле. Я слезла с седла в нескольких кварталах от дома Микеле, опасаясь, что нас увидят, а потом украдкой проскользнула в его дом, надеясь когда-нибудь войти туда открыто. Некоторое время мы лежали на кровати, играя и ласкаясь, как две кошки. Он смотрел на меня, пока я рассеянно перебирала пальцами волоски у него на груди и одновременно едва заметно двигала бедрами, перебирала ногами по свежим душистым простыням, с тревогой ожидая, когда он начнет касаться меня. Я смотрела на Микеле, пока не поняла: если сейчас не поцелую его, то умру. Поцелуй, поначалу застенчивый, легкое касание губами; потом еще один и еще. И чем крепче теплые губы Микеле прижимались к моим, тем явственнее я замечала, что каждый новый контакт между нами становится все более откровенным.

Я покраснела, когда он проник внутрь меня пальцами и стал двигать ими вперед и назад, пока между ног у меня не стало мокро и горячо. Стыд и желание смешались в сладком танце. Микеле тяжело дышал, подталкивал, но еще не был внутри меня. Он замер, как будто хотел насладиться мной. В переплетении ног и рук я почувствовала, как его щетинистый лобок давит на меня. Меня ошеломила необходимость дотронуться до него, пройти весь путь до пупка, почувствовать, каков он на ощупь. Когда он вошел в меня, то двигался медленно, каждый толчок был нетороплив и расчетлив, пока боль не смешалась с удовольствием, а стоны не стали сладкими, словно колыбельная. В тот день мы занимались любовью очень долго.

Никто из нас двоих не знал, что этот раз — последний.

2

Несколько дней спустя я гуляла с мамой по виа Спарано, где было много магазинов, уже украшенных к празднику. Десятки колючек жалили мое нутро. Стоило вспомнить о «Малакарне», пришвартованной в порту, как меня поглотил поток волнения, смешанного со счастьем. Веки у мамы были накрашены зелеными тенями, губы — помадой морковного цвета, а еще она недавно покрасила волосы и выглядела на десять лет моложе.

— Я хочу, чтобы ты жила в одном из этих домов, Мари, — вздохнула она, показывая мне элегантные здания со строгой архитектурой и красивыми пузатыми балконами. — Как дети адвокатов, врачей, профессоров. Даже брат Магдалины не может позволить себе квартиру в таком доме, но моя доченька должна жить тут.

Пока я слушала сказку о моем будущем, перед глазами сгустилась тьма, словно на голову надели мешок. Мне стало ясно: я больше не просто ее дочь, а олицетворение некоего выкупа. Мама восхищалась элегантными дамами, их дорогими сумками и одеждой, вдыхала шлейф парфюма в воздухе и представляла на их месте меня. С бурно вздымающейся грудью она смотрела на этих женщин, она цеплялась за мою руку, и если какой-то крошечный червячок сомнения заползал в ее душу, она тут же отбрасывала его подальше. Наконец она глубоко и спокойно вздохнула.

— В нашем районе все лопнут от зависти, — сказала она больше для себя.

Мы смотрели в окна кондитерской на виа Мело, когда я задала вопрос, который уже давно вертелся на языке:

— Мама, что ты сделаешь, если я признаюсь, что влюблена в Микеле Бескровного?

Она не обернулась ко мне, а продолжила разглядывать торты и заварные пончики бенье:

— Я уже знаю, доченька, но тебе не стоит цепляться за это чувство. Взращивай его, если хочешь, но ищи в другом месте.

— Что ты имеешь в виду?

Мама заговорила очень медленно, как будто ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы сдержать отчаянно рвущиеся наружу слова.

— Послушай, Мари… — Она повернулась и посмотрела на меня. — Микеле — хороший парень, пусть и Бескровный, но я уже говорила: он не тот, о ком тебе стоит мечтать. Он не сможет предложить тебе ничего сверх того, что у тебя уже есть. Я тебе уже объясняла, не так ли? Что яблоко от яблони недалеко падает. Помнишь, что ты сказала мне на днях? — Она, конечно, говорила о тех словах, которые довели ее до слез. — Ты была права. Я выбрала твоего отца, и я здесь. Я не могу повернуть время вспять, но у тебя целая жизнь впереди. — Она вздохнула, взяла меня за руку и, улыбнувшись, потянула за собой: — Идем, Мари, давай купим что-нибудь вкусненькое к Рождеству.

Я пошла за ней, сбитая с толку небрежностью, с которой она закрыла тему, словно мои чувства были просто милой детской игрой. Я шла за матерью, а по рукам у меня бежали колючие мурашки, начиная от кончиков пальцев и дальше, накатывая и отступая неровными волнами. Наконец я выпустила воздух из легких и задышала медленно, как можно спокойнее.

Никогда раньше я не чувствовала такой ностальгии по детству. Лето, бег наперегонки с Микеле до Торре Кветты, погоня за ящерицами; солнце, заливающее руки и ноги, коричневое, как земля; уроки синьора Каджано; бабушка Антониетта, готовящая вкуснейшие соусы; Винченцо, по нескольку раз пересчитывающий свои сбережения в коробке. Аллея, по которой мы с Микеле каждое утро шли до театра Петруццелли, и всю дорогу нас сопровождал аромат свежевыпеченных круассанов. И там, дальше, — море. Тот долгий летний день, который был длиной во все мое детство, когда мы с Микеле, изумленные и молчаливые, слушали шум воды, доверяя друг другу тайны и обмениваясь взглядами, сулящими обещание. Мне даже показалось, что я слышу слова маленького Микеле: срывающийся детский голосок тянулся через пропасть лет невидимым мостом. Теперь, когда мы оба стали взрослыми, все стало сложнее.

Мы купили угря, чтобы приготовить его с лимоном и лавровым листом, а еще соленые сардины и мелкую рыбешку, маринованную в уксусе. Мама осталась довольна, и мы не спеша пошли домой. Я чувствовала себя сказочной принцессой, запертой в неприступной башне. Добравшись до площади дель Феррарезе, мы заметили людей вдоль улицы