Алексей Писемский - В водовороте
– Миклаков прислал ко мне записку, что он очень болен.
– Это чем и отчего? – спросил тот.
– Не знаю, – проговорила княгиня, потупляясь. – Ты не заедешь ли его проведать?
– Непременно, сегодня же!
– Пожалуйста, съезди и мне скажешь, что такое с ним, – повторила княгиня.
– Хорошо! – отвечал князь и, встав из-за стола, сейчас же велел подать себе карету и поехал к Миклакову.
Тот в это время успел уже опять проснуться и, мрачный, истерзанный, сидел перед полученным портретом княгини и смотрел на него. Вдруг раздались шаги. Миклаков сообразил, что это может быть князь, и спрятал портрет в ящик.
В нумер действительно вошел князь.
– Что такое с вами? – воскликнул он, пораженный наружным видом Миклакова.
– Да так что-то… не совсем хорошо! – отвечал тот, по преимуществу стараясь, как бы не дохнуть на князя вином.
– Но что же именно? – расспрашивал его тот.
– Опять, кажется, сумасшествие начинается, – отвечал Миклаков, держась за голову, которая от боли треснуть была готова.
– Не может быть! – возразил князь искренно встревоженным голосом. – Но что же это, от любви, что ли, опять какой-нибудь? – присовокупил он, смотря, по преимуществу, с удивлением на воспаленные глаза Миклакова и на его перепачканные в пуху волосы.
– А черт его знает от чего! – отвечал тот.
– Не хотите ли, я вам медика пришлю?
– Не нужно-с! – произнес с досадой Миклаков и при этом встал со стула, подошел к постели своей и лег на нее, а потом начал растирать рукою грудь, как бы затрудняясь, чем дышать.
Князь продолжал смотреть на него с участием.
– Не мешаю ли я вам? Вы заснуть, кажется, хотите, – присовокупил он, видя, что Миклаков закрыл глаза и несколько времени лежит в таком виде.
– Да, лучше оставьте меня; я один как-нибудь тут пролежу-с, – отозвался, не открывая глаз, Миклаков.
– А медика решительно не хотите? – переспросил его князь.
– Решительно не хочу.
Князь, делать нечего, уехал и завернул сначала домой, чтобы рассказать о своем посещении княгине.
– Он чуть ли опять с ума не сходит, – проговорил он, входя к ней.
Княгиня побледнела.
– Как с ума сходит? – почти воскликнула она. – Что же, он лежит в постели?
– Не лежит, а весь вид имеет сумасшедшего человека; я предлагал было прислать ему доктора, – не хочет.
– Но если он сумасшедший, что же его слушать? Просто послать к нему доктора!
– Посылай, пожалуй, – не примет, или даже прогонит.
При этом разговоре князю в первый раз еще запало в голову некоторое подозрение, что не влюблена ли жена в Миклакова, и он решился расспросить об этом Елену, которая, как припомнил он теперь, кое-что, в шутку, конечно, и намекала ему на это.
* * *По отъезде мужа снова из дому, княгиня осталась в совершенном отчаянии: из-за нее человек с ума сходил, мог умереть, наконец! По своей доброте, она готова была пожертвовать собою, чтобы только спасти его; но как это сделать, она решительно не могла понять. К счастию, к ней явилась на помощь г-жа Петицкая, которая сейчас же заметила ее смущенный и расстроенный вид и приступила к ней с расспросами: что это значит? Княгиня решилась на этот раз с ней быть совершенно откровенною. Она рассказала ей, как Миклаков прислал ей с объяснением в любви записку, как он у нее был потом, и она сказала ему, что уезжает в Петербург к отцу и матери.
– Но разве вы в самом деле уезжаете? – воскликнула г-жа Петицкая, тоже испугавшись. Она сама очень многое теряла в княгине, не говоря уже о дружбе ее, даже в материальном отношении: та беспрестанно делала ей подарки, давала часто денег взаймы.
– Да, то есть я хотела уехать, – отвечала княгиня сконфуженным голосом.
– Зачем?.. Для чего?..
– Для того… Что же мне остается делать?
– Как что?.. Я не понимаю вашего вопроса.
– Не отвечать же мне на его чувство, – пояснила, наконец, княгиня, краснея в лице.
– Стало быть, он вам не нравится!
– Тут дело не в том, нравится ли он мне или нет; но мне никто не должен нравиться.
– Это почему? – спросила г-жа Петицкая с удивлением.
– Потому что я – замужняя женщина.
– Нет, вы не замужняя женщина, вы – разводка, даже больше того: вы – вдова, потому что муж ваш для вас невозвратим; и что бы вы теперь ни делали, вас извинят не только что люди, но и бог!
– Да я-то себя не извиню, – отвечала княгиня.
Г-жа Петицкая пожала при этом плечами.
– Тут дело не во мне, – продолжала княгиня, – если бы одной меня касалось, я бы сумела совладеть со всяким моим чувством; но тут другой человек замешан! Он, говорят, с ума сходит и умрет.
– Очень не мудрено… Это не барон, который поухаживал, его прогнали, он и утешился сейчас: Миклаков – человек с чувством, с душой.
Г-жа Петицкая готова была бог знает как хвалить Миклакова, чтобы только полюбила его княгиня и не уехала в Петербург.
– А теперь я и поправить решительно не знаю как, – присовокупила та.
– Ах, боже мой, как трудно, скажите, пожалуйста! – воскликнула Петицкая. – Напишите ему, что отвечаете на его чувство – вот и все!
– Ни за что!.. Никогда!.. – воскликнула княгиня почти с ужасом. – Если бы как-нибудь при свидании успокоить и утешить его каким-нибудь словом, – я готова.
– Ну, утешьте его при свидании.
– Но где ж я его увижу?
– У вас… Пошлите к нему, чтобы он пришел к вам.
– Не могу я послать к нему, потому что это значило бы прямо – признаться ему в любви.
Петицкая только усмехнулась при этом и опять пожала плечами: княгиня начала становиться для нее совершенно непонятною.
– Ну, хотите, я к нему напишу, чтобы он пришел ко мне?
– Что ж из того, что он к вам придет?
– То, что и вы ко мне приезжайте: у меня и увидитесь, – больше ничего!
Княгиня некоторое время думала.
– Пожалуй… Хорошо!.. – ответила, наконец, она.
* * *Г-жа Петицкая после этого сейчас же побежала домой и написала Миклакову записку на французском языке, в которой приглашала его прийти к ней, поясняя, что у нее будет „une personne, qui desire lui dire quelques paroles consolatrices“ [117], и что настанет даже время, „il sera completement heureux“ [118]. В конце же записки было прибавлено: „У меня также будет и княгиня Григорова“. К счастью Миклакова, он после посещения князя удержался и не пил целый вечер, на другой день поутру отправился даже на службу, по возвращению с которой он и получил благодатную весточку от г-жи Петицкой. Радость его с полною ясностью я описать даже не могу, а скажу только, что Миклаков начал по своему нумеру танцевать, припрыгивать, прищелкивать. Затем, не выпивши ни рюмки вина или водки, пообедал только, и так как всю предыдущую ночь не спал, то заснул мертвым сном и часов в восемь проснулся поздоровевший и совершенно счастливый. Расфрантившись, надушившись, он отправился к г-же Петицкой, которая в своей маленькой квартирке, очень мило убранной, приготовила все как следует для приема гостей. У ней готов был чай с бриошками[119], карточный столик был поставлен в небольшой гостиной, и даже заказан был легкий ужин. Когда Миклаков пришел к Петицкой, княгиня была уже у ней.
– Вы были больны? – спросила его Петицкая.
– Да, и порядочно! – отвечал ей Миклаков немного смущенным голосом от тайной мысли, чем собственно он был болен.
Княгиня вся пылала в лице.
Г-жа Петицкая, только что перед тем убеждавшая ее как можно скорее ободрить Миклакова, поспешила будто бы зачем-то по хозяйству выйти.
– Кто это позволил вам быть больным? – проговорила княгиня, когда они остались вдвоем, видимо, употребляя над собой страшное усилие.
– Что делать, сил недостало перенести такой удар, – отвечал Миклаков, держа голову и глаза потупленными.
– Удара тут никакого нет!.. Я вовсе не еду в Петербург! – говорила княгиня.
– Не едете? – спросил Миклаков радостным голосом.
– Не еду! Только теперь, пожалуйста, нечего больше об этом говорить!.. – присовокупила она скороговоркой и затем сейчас же перевела разговор на совершенно другие предметы. Когда потом г-жа Петицкая возвратилась, то княгиня заметно была рада ее приходу и даже сказала ей:
– Не извольте больше уходить!
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла на свою кровать и стала глядеть в нарочно сделанную в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной. При этом г-жа Петицкая очень ясно рассмотрела, что Миклаков сидел некоторое время, понурив голову, и чертил мелом на столе; княгиня же, откинувшись на задок кресел, то вскидывала на него глаза свои, то снова опускала их. Вдруг Миклаков что-то такое проговорил ей. Княгиня на это, осмотревшись боязливо кругом, протянула ему свою руку, которую он с жаром поцеловал. Г-жа Петицкая и этим уж была довольна на первый раз и сошла с своего наблюдательного поста.
