Элли и арфист - Хейзел Прайор
– Ну что ж, Элли, – наконец изрек он. – Уже поздно. А мне завтра рано вставать на работу. Думаю, нам лучше оставить твоего друга заниматься арфами. – Он помолчал и добавил: – Если, конечно, ты не хочешь остаться?
– Нет-нет, что ты! – Она покачала головой и как-то странно сморщила лицо. – Дэн, мы тебя оставим. Большое спасибо за гостеприимство и извини за вторжение.
Я ответил, что ничего страшного в их визите не было и я был рад их видеть.
34
Элли
Я медленно сползла с кровати. Клайв только что ушел на работу. Он не попрощался.
Меня подташнивало. Накинув халат, я подошла к окну спальни и выглянула на улицу. Он все еще стоял на подъездной дорожке, деловито разбрызгивая антиобледенитель на лобовое стекло своей машины; его дыхание белым шлейфом висело в холодном воздухе. Его лицо приобрело желтоватый оттенок, и даже отсюда я различала мешки под глазами. Когда мы вчера вечером вернулись домой, он молча плеснул себе виски. Потом еще. И еще.
Когда Клайв в последний раз протирал стекла, я увидела, как из соседнего дома вышла Паулина с сумкой для покупок. Она зашагала к своей машине, пожелала ему доброго утра, потом добавила что-то еще. Он подошел и передал ей через забор канистру с антиобледенителем. Они обменялись парой слов. Она встряхнула канистру, хорошенько опрыскала лобовое стекло и вернулась к нему. Отдавая ему канистру, она наклонила голову набок и что-то сказала. Казалось, он задал ей вопрос, а она дала ему очень подробный ответ. Продолжая говорить, она указала на холм в направлении Амбара «Арфы» и покачала головой. Клайв вдруг взглянул на окно нашей спальни и увидел меня. Я подняла руку и помахала ему, но он не махнул в ответ. Он нахмурился, что-то кратко сказал Паулине, сел в машину и захлопнул дверцу. Он завел мотор и с неистовой скоростью помчался по дороге.
* * *
Дни проходят, наполненные ледяным молчанием. Те немногие разговоры, которые мы с Клайвом заводим, пронизаны колкостями и резкими замечаниями. Я делаю все, что в моих силах. Я готовлю самые любимые блюда Клайва. Я стараюсь следить за своей внешностью, наношу помаду и тушь для ресниц, надеваю самую красивую одежду, которую только может позволить холодная погода. Я пробую те немногие известные мне техники соблазнения, но они с треском проваливаются. Даже секс в воскресенье после обеда был отменен.
Я перестала ходить в Амбар «Арфа» (полагаю, чтобы доказать свою невиновность), но это делает меня еще более несчастной. Клайв этим не интересуется, так что отказ от любимого дела, скорее всего, напрасная жертва. В конце концов я решаю ему об этом рассказать.
– На всякий случай, если тебе интересно: я уже несколько недель не бывала в Амбаре «Арфа».
– Почему? – спрашивает он, как будто это не очевидно.
– Потому что… ну, потому что я решила, что тебе не нравится, что я туда хожу.
Он не смотрит на меня.
– Почему это должно меня волновать? Ты вольна делать все что захочешь. Ты же все равно это делаешь.
– Послушай, я стараюсь изо всех сил, чтобы у нас все наладилось. Я уже миллион раз просила прощения. Я перестала играть на арфе, хотя люблю арфу. – Это ошибка, и я понимаю это сразу, как только слова слетают с моих губ, поэтому я поспешно добавляю: – И я пытаюсь все исправить, потому что знаю, что была неправа. Я это правда знаю. Я так несчастна, когда у нас с тобой такие отношения. Скажи, что еще я могу сделать?
– Если ты любишь играть на арфе, почему бы тебе не пойти и не поиграть на ней? Я полагаю, сейчас ты не только ангел, но и мученик.
– Нет! – кричу я. Быть предателем мне вполне достаточно. – Клайв, пожалуйста. Я так тебя люблю! Давай просто станем такими, как раньше.
Фраза «я так тебя люблю» звучит высокопарно и фальшиво и больше напоминает крик отчаяния, чем крик любви. Клайв наконец-то поднимает взгляд и смотрит мне в лицо, но в его глазах нет ничего, кроме отвращения.
Легко понять, о чем он думает. Эту идею подкинула ему Рода, ее подпитали инсинуации Паулины и склонность к ревности, вшитая в его мозг. Мое поведение, ощущение собственной вины, мой румянец, ковыряние бровей, каждое мое слово и движение интерпретируются как очередное подтверждение неправильности совершенного. Наш единственный совместный визит в амбар лишь усугубил ситуацию. Клайв не увидел того, что я хотела: остались незамеченными вся уникальность и эксцентричность Дэна, его самодостаточность, то, что он как будто не от мира сего. Он увидел только то, чего боялся больше всего – то, что Дэн потрясающе привлекателен и что он знает меня вдоль и поперек.
Клайв однажды уже пережил предательство, когда много лет назад ему изменила моя подруга Джейн. Он доверял ей и беззаветно ее любил, а она грубо предала его чувства.
За его спиной она без зазрения совести спала с другими мужчинами.
Когда он наконец об этом узнал, он был ранен до глубины души. С тех пор на его сердце остались глубокие шрамы.
Теперь Клайв думает, что все повторяется. С одной стороны, я в ужасе от того, что он в состоянии заподозрить меня в подобном, но с другой – я ему сочувствую. Если бы только он позволил мне до него достучаться, если бы только он мне поверил! Я не могу придумать, как убедить его в том, что на самом деле все абсолютно невинно. Ситуация разрывает нас обоих на куски.
– Клайв, клянусь тебе чем угодно – Библией, могилой моего отца, всеми святыми, – у меня нет романа с арфистом.
Он отворачивается.
– Не пора ли ужинать?
* * *
Период холода между нами все продолжался и продолжался, и внутри, и снаружи. Становилось невыносимо. Часть меня просто хотела умереть.
Я позвонила Кристине.
– Можно я приеду?
– Конечно, – ответила она. – Он все еще ведет себя ужасно?
– Да. Это его способ справиться с болью. Я не знаю, что делать, – призналась я. – Чем это закончится?
– Он одумается. Он тебя обожает, Элли. Всегда обожал и всегда будет.
Я не была так уверена.
– Сейчас все обсудим. Увидимся через двадцать минут. Я ставлю чайник!
День был мрачный. Деревья стояли, как скелеты, от них веяло сыростью и серостью. Холмы были окутаны туманом. Радио в машине не работало, и я не могла включить какую-нибудь бодрую
