Жемчуга - Надежда Гусева
– Лаура, – раздалось из кустов.
И девочка вмиг исчезла, будто была наваждением.
Ия отвернулась быстро, привычно, но было слишком поздно – Родион увидел, каким было ее лицо.
7
К вечеру поднялся шторм. Ия закрыла хлопающие ставни и поставила чайник. Ей не хотелось разговаривать. И не хотелось видеть Родиона.
– Может, хватит уже, – сказал он.
Она вздрогнула и повернулась.
– Ия, может, я и не от мира сего, но не дурак и не слепой. Какого лешего ты изводишь себя? Просто наслаждайся жизнью и…
– Ты не понимаешь.
Он обнял ее за тонкие плечи. Оттого, что она была выше ростом, ткнулся носом в ее шею.
– Еще как понимаю.
На ночь глядя Родион незаметно растворил в ее мелиссовом чае таблетку снотворного. Сам он спать не собирался.
Он вышел на крыльцо, допил из горлышка остатки вина, вытер рот рукавом и рассмеялся.
Ветер крепчал – он подвывал в щелях древних ставен, шумел листвой, срывал лепестки тюльпанов, и они влетали на крыльцо, словно ожившие языки пламени.
– Подходящая ночь, – сказал он сам себе. – Подходящее место. Подходящее время!
Время перевалило за полночь. За окнами бушевал ветер. Ия безмятежно спала.
Родион открыл очередную бутылку вина. Он уже еле держался на ногах, и рука с кистью так часто соскальзывала, что он в конце концов ободрал все ладони о штукатурку.
Хихикая и напевая, он ползал вдоль стены, падал, снова поднимался, размазывал краску разбитыми пальцами, отходил назад, критически оценивал, растушевывал, ронял кисти, скользил ногами по пролитой воде, проводил недостающую линию размером с лапку муравья…
Никогда в жизни он так не творил.
В голове его звенели и кружились образы.
Бескрайние лесные просторы глазами летящей под облаками плицы, сладкий аромат раздавленной в ладонях полевой клубники, звенящий в зубах холод родниковой воды, соль пота, жирное тепло пирога, запах пропахшей костром одежды, заливистый лай в сизом тумане, звон трамвая, мелькание велосипедных спиц, колючие снежинки на щеке… все мешалось, выскакивало, топорщилось и просилось на волю…
Он знал – это лучшее из его творений.
В четыре утра Родион пнул пустую бутылку под кровать, погасил свет и раскрыл ставни. По серому небу двигались лохматые тучи. В саду заполошно кричала птица. Воздух пах йодом и озоном. На подоконник натекла вода, и в ней, словно сказочный кораблик, покачивался лепесток тюльпана – алый с желтыми прожилками.
Родион поскреб небритую щеку, зевнул, подвинул в сторону раскинувшиеся ноги Ии, плюхнулся на живот и моментально уснул.
От пола до потолка по штукатурке тянулись тонкие травинки и мелкие пестрые цветы. Они поднимались по стене и, казалось, пахли медом и теплой землей. Прямо по их качающимся головкам, не пригибая их, шла женщина.
Тонкие щиколотки, легкий венчик светло-рыжих волос, острый профиль, опущенные ресницы…
Хрупкие руки, бережно сложенные на круглом животе.
Ия поверила сразу.
Когда вечером пришла хозяйка с заказанными продуктами, Родион отвел ее в сторону и, коряво пользуясь карманным разговорником, попытался объяснить, что компенсирует испорченный ремонт. Хозяйка нахмурилась и вошла в дом. В комнате она простояла полчаса, вышла с влажными глазами, денег не взяла, а утром прислала в подарок головку козьего сыра, коробку инжира и кувшин местного вина.
8
Диагноз подтверждался не раз и был стопроцентным приговором. Поэтому на работе ей никто поначалу не поверил.
Ия отказалась от каблуков и двигалась так осторожно, будто несла на голове хрустальную вазу. Она стала много и обстоятельно есть, подолгу спать, быстро полнела и будто наливалась изнутри свежим розовым соком. Длинные широкие платья ей очень шли, а округлившиеся формы и плавная походка сделали похожей на боттичеллиевскую Весну.
Он родился ровно в срок, с весом и ростом как по заказу.
В полночь Родиону сообщили, что он стал отцом. В час тридцать он уже мчался в больницу, до боли сжимая руль и давясь слезами отчаяния.
Ия сама позвонила ему. Родион схватил трубку.
– Да!
В трубке астматично дышали. Ия забыла слова. Родион похолодел.
– Duae Dimensiones, – сказала она, наконец, будто дунула в пыль.
– Что?!
– Он там. В твоих двух измерениях. Он… – она снова астматично задышала – …не с нами.
Никто из медперсонала не заметил того, что она поняла сразу, как только взяла ребенка на руки. Сын был не с ней. Его вообще тут не было. Он ел, дышал, спал, но то были лишь нужные безусловные рефлексы крепкого маленького тела. Она с ужасом поняла – ему никогда не стать настоящим.
Через четыре дня они приехали домой – потерянные, с серыми лицами и виноватыми глазами. Ребенок спал посередине двуспальной кровати. Ия обернулась вокруг него, как змея, и тихо гладила ножку.
Потянулись дни. Отчаяние сменялось безумной надеждой – а вдруг! Невропатологи разводили руками – случай уникальный, аналогов нет. Мальчик был внешне совершенно здоров, но теперь даже дилетантского взгляда хватало, чтобы понять – он тяжело, непонятно и непоправимо ненормален. Никаких реакций на проявления внешнего мира. Никакого контакта глаз. Никаких эмоций.
Ночью Ия стояла у темного окна – скорбный черный силуэт на чернильно-синем фоне. Родион не смел подойти к ней.
– Ему там плохо, – в который раз говорила она.
– Почему ты так решила?
– Плохо. Знаю. Он не такой, как все они. Они никогда не поймут его. Вытащи его.
– Я не знаю…
– Придумай. Не может быть, чтоб ты не знал. Я часто просыпаюсь по ночам. Мне кажется, я вижу во сне… какой он там, сколько ему лет… Так обидно… просыпаюсь и забываю. В этом твоем мире все не так. Я часто думала… а есть ли там вообще время… может, что-то иное… Вытащи его, умоляю.
Родион сутки висел за ноутбуком и, поняв, что один не справится, позвал на помощь двух бородатых товарищей со своей техникой. Но и это не помогло. Тот, кого он искал, будто сквозь землю провалился.
Ию тревожить не хотелось, но пришлось. Она тут же села за телефон и подняла на уши всех, кого только можно.
Ивана Саввича нашли в Израиле.
9
Рейс Москва – Бен-Гурион взволновал с самого начала. Родион ни разу не пересекал границы Родины один, без Ии. Потом был недолгий
