Зов земли - Камалешвар
— Подумать только — от горшка два вершка, а злости на десятерых хватит, — сердито приговаривала она. — Нельзя им спускать такое, нельзя! И почему они на тебя так взъелись?
Все принялись расспрашивать, что произошло… В ответ Гулаки только рукой махнула. Она молча собрала разбросанные овощи, вытерла кровь с лица и села на свое обычное место.
Ребята, казалось, сами испугались того, что натворили. Их строго наказали, и несколько дней они вели себя смирно. Но вот сегодня Мева снова обсыпал Гулаки пылью. Она вспыхнула от возмущения и обиды, но сдержалась и ничего не сказала.
— Ну и дети! Просто шайтаны! — выходя на веранду, проговорила Гхегха.
— К чему винить детей, тетушка? — сказала Гулаки, тяжело вздохнув. — Видать, такая уж судьба моя!
2
Пять дней подряд лил дождь. Ребят, словно заключенных, не выпускали из дома. Гулаки тоже не показывалась. На шестой день дождь наконец прекратился, и дети с самого утра собрались на веранде доктора. Мева принес дешевые сласти, а Нирмала набрала нимкаури — мелких плодов дерева ним. Разложив все это в кучки, она открыла свою «лавку» и, подражая Гулаки, стала выкрикивать тонким голоском:
— Огурчики, тыквы, лимоны! Самые лучшие, самые дешевые!
Через несколько минут вокруг нее собрались ребятишки со всего переулка. Вдруг с веранды тетки Гхегхи донеслось пение. Обернувшись, дети увидели там Мирву и Матаки: они сидели рядом с горбуньей. Матаки с хрустом ела огурец, а Мирва, обняв косматую собачонку, распевал во все горло.
Мева тут же сбегал и навел справки.
— Гулаки дала брату и сестре по нескольку пайс, и теперь они подружились с ней, — доложил он.
Все возмущенно загалдели, а Мунна-бабу строго приказал:
— Нирмала! Не давай Мирве и Матаки нимкаури, раз они водятся с горбуньей!
— Конечно, не дам! — сверкнув глазами, воскликнула Нирмала и надула губы. — Мама говорит, чтоб мы не играли с ними — они заразные.
— Х-хы… тьфу! — Мунна с гримасой отвращения плюнул в сторону предателей.
Гулаки все это видела, и ей было приятно, что она сумела-таки досадить недругам.
— Вы вместе пойте — еще по пол-аны дам, — сказала она Мирве. — Только погромче!
Вдруг дверь с треском распахнулась, и тетка Гхегха выплеснула им на голову полный кувшин воды.
— А ну-ка убирайтесь отсюда, паршивцы! — крикнула она на ребят. — От горшка два вершка, а туда же, песни озорные поют! И ни до кого им дела нет. А тебе, Гулаки, я вот что скажу: веранду я сдала под лавку, а не для того, чтоб всякие паршивцы тут горло драли. Тьфу! Убирайтесь отсюда, кому говорю!
Гулаки стряхнула воду с одежды и сказала:
— Дети ведь, тетя. Поют. Что же здесь плохого?
— А-а! Дети!.. Ты, что ли, их выкормила? Пять месяцев не платила, да еще со всего города всякую заразу собираешь! Убирайся отсюда вместе со своим товаром! Чтоб завтра духу твоего тут не было! Ну и дети пошли! Чтоб им провалиться! И не подохнут ведь, окаянные!
Гулаки онемела. Она действительно задолжала за пять месяцев. Торговля шла плохо — у нее почти ничего не покупали, и все-таки ей даже в голову не приходило, что тетка Гхегха может ее за это выгнать. И так уж недели три она жила впроголодь, а одежда ее была сплошь в заплатах. Она решила было упасть к ногам тетки Гхегхи, чтоб упросить ее, но та захлопнула дверь так же внезапно, как и отворила ее. С наступлением сезона дождей у Гулаки ужасно болела спина, а ноги совсем отказывались ходить. На рынке она давно брала в долг. Что же теперь будет? Гулаки горько расплакалась, уткнувшись лицом в колени. Раздался легкий шорох; подняв лицо, Гулаки увидела, как Матаки, улучив момент, схватила самый большой огурец и с хрустом уплетает его. С минуту Гулаки тупо рассматривала ее вздувшийся живот. Что ж это такое? Ведь огурец стоит целых десять пайс! Придя в ярость, она отвесила девочке крепкий подзатыльник.
— Воровка! Собака! Чтоб тебя черви съели!
Матаки уронила огурец в канаву, попыталась поймать его, но, не сумев, проворно убежала. Она не закричала, потому что рот ее был набит. Тогда Гулаки набросилась на Мирву, испуганно взиравшего на эту сцену.
— Убирайся отсюда! Ублюдок! — приговаривала она, осыпая его ударами.
Мирва взвыл от боли:
— А говорила, денежку дашь…
— Дам я тебе денежку, подожди ж ты!
Мирва, плача, бросился с веранды.
Нирмала и остальные замерли, наблюдая за происходящим. Подбежав к своим, Мирва стал жаловаться на горбунью, но Мунна-бабу важно молчал. Наконец, повернувшись к Меве, он скомандовал:
— А ну-ка, Мева, растолкуй ему!
Сначала Мева заколебался, но потом ехидно протянул:
— Мирва, ты заразный! Ты к нам близко не подходи. И есть вместе с тобой мы не будем. Ты садись вон там, подальше!
— Да разве я заразный, Мунна-бабу?
— Заразный! Если хочешь нимкаури, то садись вон там, мы тебе отсюда кидать будем! Понял?
Мирва обиженно кивнул головой и уселся поодаль. Мева бросил ему нимкаури, и Мирва принялся счищать кожуру со спелых плодов.
— Эй, Мунна! — снова послышался голос тетки Гхегхи, теперь уже сверху. — Убирайся-ка отсюда вместе со своей оравой! А то придется искупать и вас!
Ребятишки задрали головы. На плоской крыше, подогнув сари выше колен, тетка Гхегха шлепала по воде босыми ногами. Водосточный желоб забило всяким мусором, и на крыше скопилась вода. Прямо под тем местом, где стояла Гхегха, был разложен товар Гулаки. Дети сидели поодаль, поэтому слова Гхегхи относились не к ним, а были сказаны только затем, чтобы их услышала Гулаки. Гулаки со стоном поднялась. Горб мешал ей поднять голову и посмотреть, что делается на крыше.
— Зачем вы открываете желоб здесь? — проговорила она, обращаясь к тетке Гхегхе. — Лучше откройте вон там!
— Откройте там!.. Где хочу, там и открываю!
— Ведь я тут товар разложила.
— Э-хе! — протянула Гхегха. — Товар разложила! Подумаешь, принцесса! Вместо того чтобы платить, она еще и поучать меня берется! Товар разложила… А мне какое дело!
— Посмотрим, как ты откроешь! — неожиданно выкрикнула Гулаки. Никто не слышал, чтобы она прежде повышала голос. — Я не уплатила за пять месяцев, а кто вытащил всю мебель из моего дома и продал Басанту? Ты! Кто приказал изрубить дверь? Ты! Я бедная. Отца у меня нету. Грабьте меня, грабьте!
— Она еще воровкой называет!.. Ах ты недоносок! — Тетка Гхегха от злости даже задохнулась.
Ребятишки стояли, не проронив ни слова. Никогда раньше они не видели горбунью такою, да никогда и не думали, что она
