Графоман - Бронислава Бродская
Вечер прошел хорошо, они с Марусей смотрели передачу: Дмитрий Быков читал лекцию об Евгении Онегине. Оба смотрели и восхищались, Муська даже больше, чем он. Не так важно, что он говорил, а как. Быков – блестящ. Хороший журналист, неплохой писатель, у него есть десяток стихов, о которых стоит говорить … не об этом речь. Быков – критик, вот тут он невероятно талантлив, вот и лекции его по-этому так необычайно ярки. Везет же его студентам. По его словам Пушкин терпеть не может Онегина, он – неумен, ординарен, и подловат … Гриша не был совершенно с Быковым согласен, да разве в этом дело? А вот интересно, хотел бы он иметь шанс открыто за столом обсудить с Быковым Онегина? Нет, не хотел бы. Потому что … слаб в коленках, жидковат для дискуссии с метром. Куда ему …
Гриша лег спать, долго не засыпал и желчно думал о своей несостоятельности вообще. Ну, подумаешь … знает он французский и английский. Тоже мне … знание. Умеет писать статейки, но блеска в них нет и быть не может, ему, ведь, все эти литературоведческие материи безразличны. Он мог бы на спор написать многозначительную 'модную' статью даже по-поводу своих собственных романов. Взять три больших текста и выделить из них 'тему аэропортов' … нет, лучше шире: дорог. Да, статьи про 'быть в пути' – тут и вокзалы и аэропорты, перелеты, переезды. Чем не тема? Дорога – это состояние перемены по-определению, время 'застыть' в пространстве, не замечая движения … время думать, осмыслять, анализировать. Это замкнутое пространство средства транспорта: некуда деться, ты среди незнакомых, наедине с собой … и так далее. Гриша открыл интернет и сформулировал свой поиск: 'Тема дорог в современной литературе'. Боже, сколько ссылок. Десятки. На других языках может еще больше. Тоже мне 'Америку открыл …' Фу, какая гадость. Гриша лежал, сознавая всю пошлость своего замысла. Как было бы многозначительно и … никчемно, а главное – вторично. Однако, если бы было надо, он бы запросто вытащил из своих романов эту 'транспортную' составляющую, изящно бы ее подал и словоблудская статейка была бы опубликована. А что? Ах, об этом уже сказано? И дальше … ? Так, как я сказал, еще не говорили'. – вот как было в их кругах принято считать. Он и на какой-нибудь соответствующей конференции с этим выступил бы: мотив 'дороги', как культ пространства и исканий себя … как-то так.
Он знал за собой эту манеру: разбирать по косточкам собственные тексты и злобно их критиковать. Хотя, он и сам не мог понять, зачем он это делал, ведь, если заняться целью поиздеваться над текстом .... да это раз плюнуть. Можно взять что угодно. Поглумился же Некрасов над Анной Карениной! А вот у Пушкина, тот же Евгений Онегин: 'какое низкое коварство, полуживого забавлять'. Гриша вспомнил эти строки из Онегина. Эх, сейчас бы написать в этой связи стишок про виагру, все-таки 'забавлять полуживого … ' – это 'тема'. Ему даже пришлось побороть в себе желание немедленно сесть за компьютер.
Сколько он сочинил как бы смешных стишков: то матом, то пародии, то стилизации под какой-то жанр. Жутко хотелось этим заниматься, прямо умирал от желания творить. Подхватывался, обо всем забывал, не делал того, что было действительно нужно. Нет, гори все огнем! Буду глупости сочинять! Потом он их перечитывал, сам смеялся, гордился собой, посылал Валерке свое стихоплетство и слушал его похвалы. Да, в чем был смысл такой работы? Что за забава идиотская? Это же потеря времени, и только. Это литературные шутки, не литература. Какое-то время спустя после лихорадочного сомнительного творчества Гриша понимал, что он потратил часы на дурь. А ведь настоящий писатель должен любить свой текст, восхищаться собственной работой, иначе … иначе ничего путного не выйдет. Уже совсем засыпая, он подумал, что 'да, не выйдет', потому что относиться к своему творчеству серьезно Гриша не умел. У Валерки тоже получалось пошлости сочинять, но он – ученый, физик, а он, Гриша так на уровне их совместных смешных стишков и остался. Так уж получилось.
Назавтра его ждал длинный рабочий день. Профессор Лурье заболел жесточайшим гриппом. Гриша об этом узнал в пятницу от секретарши и сразу подумал, что ему придется его заменять. Да, кто бы сомневался! Лурье, 'пидер гнойный', вечно жаловался Грише на студенток, которые заходят к нему в кабинет полуголые, лезут на него своей пухлой грудью … ужасно … противно … никакого воспитания … , позвонил вечером, сообщил о своей температуре, попросил Грегори взял его два класса в понедельник, если он не сможет прийти. Понятное дело, не пришел. Пришлось кроме своих занятий, еще работать со студентами Лурье. Гриша слегка напрягался, много сам говорил, ловя настороженные взгляды чужих студентов. В теории они должны были быть ему благодарны за то, что у них не пропало занятие, а на деле им хотелось, чтобы класс отменили. Школярство было неистребимо, Гриша понимал, что если бы ему вдруг пришлось снова стать студентом, он бы хотел того же самого.
Понедельник вообще как-то сразу не заладился: с утра Грише надо было распечатать кое-какие материалы, но копировальная машина не работала. Он побежал в другой корпус, спешил, нервничал, напрягался, а потом зашел в класс с испорченным настроением. Он с презрительным видом
