Наталия Медведева - Ночная певица
- И что же вы делали? - чуть ли не взвизгиваю я.
- А ничего. Сидели и ждали, когда придут. В медпункт, лазарет, чтобы повели. Изрезались все...
Я представляю эту сцену, и мне кажется она не достойной ребят, сидящих не по первому разу. Как это они не измерили - пусть сквозь стекло! - расстояние между железками...
- Ну вот так, бля! Ох, когда решаешь бежать, то как сумасшедший становишься. Уже все неважно, по хую! Страсти! А это самое опасное.
Мы заканчиваем ланч - Роман ликером "Гран Марнье", я коньяком. "Ланч" потому что знакомы мы еще с Америки. С Лос-Анджелеса. Уже черт знает сколько мы знакомы.
Моя жизнь тогда в Лос-Анджелесе была очень бурной. Вечера были расписаны. Начинала я петь в клубе "Миша", затем неслась вниз по Сансету в "Али-Бабу", где собиралось много ностальгирующих советских армян, затем в пьяно-бар "Лео" и обратно в "Мишку". Там я впервые и увидела Романа в окружении таких же, как он: жуликов, воров, полукриминалов из Эл.Эй. и Нью-Йорка. Надо сказать, что они не были поклонниками исключительно блатных песен. В моем исполнении им очень нравилось что-нибудь жестоко-душещипательное, вроде: "Прости меня, но я не виновата, что я любить и ждать тебя устала..." Бессознательно, видимо, меня всегда влекло к этому миру темных типов, которые, уж конечно, сами себя жуликами и ворами не называли. Но разумеется, у меня о них было какое-то полуромантическое, полукиношное представление. Я не увлекалась романами Агаты Кристи и не знала, что "преступления не может совершать выдающаяся личность. Никаких суперменов. Преступник всегда ниже, а не выше, чем самый обычный человек..." (что остается сомнительным для меня). Но среди русскоязычного населения Лос-Анджелеса эти "темные типы" были, пожалуй, самыми свободными людьми. Без комплексов, без зацикленности, с какими-то своими законами о чести. Группа "интелло" из СССР была не только не свободна, но и чудовищно скучна, если не сказать, мертва... У них ничего не происходило, кроме вечных муссирований "сталин-ленин-сталин-ленин-брежнев-сталин".
Эти полукриминалы тоже, конечно, насмотрелись фильмов с Хэмфри Богартом, и все они хотели свою Лорэн Бокал. Какую-нибудь Марлен Дитрих из "Голубого ангела". "Пьянеет музыка печальных скрипок / Мерцанье ламп надменно и легко. / И подают сверкающий напиток / Нежнейших ног, обтянутых в трико..." Так что ночная певица на эту роль вполне подходила.
За столом Романа тогда сидела давняя моя знакомая, еще с Москвы, все с теми же московскими привычками "фирменной" бляди. В каждую фразу она умудрялась вставлять слова "деньги", "мани", "баксы" и все в том же духе. Сами мужики только и говорили, что о деньгах, но когда это же делала женщина... они кисло ухмылялись. Им это не нравилось. В любом случае, большинство из них эти самые "мани" именно ради или из-за женщин делали. Но сказать об этом прямо, открыто, было все равно что плюнуть в лицо... Роман поигрывал золотым брелоком, с бриллиантиком, и исподлобья как-то поглядывал на меня. У него были светлые и слегка волнистые волосы, коротко остриженные, мягкие... Нет, это я уже узнала из нашей второй встречи, когда я уже трогала его волосы, кладя ладонь ему на затылок, скользя вниз по сильной шее...
Тогда, в первый раз, он отсидел в США десять месяцев. У него была жена американская девчонка из провинции, приехавшая в Нью-Йорк становиться манекенщицей. Она стала его женой и... наркоманкой.
- Я-то в тюряге завязал. Спортом там стал заниматься. А эта кретинка сидела на кокаине. Вместо того чтобы по адвокатам бегать! Дочку матери, в деревню свою, послала. Слава богу, та оказалась классной бабой, волевой такой женщиной. А моя балбеска сидела на "снежке"!
- Но с кокаином-то ты ее познакомил, Ромочка...
Он позвонил мне где-то через год после первой нашей встречи. Квартира уже насовсем была освобождена моим мужем. Мы разошлись. Как раз за два дня до звонка Романа муж зашел забрать оставшуюся одежду. Как освенцимские тела, болтались костюмы на вешалках... "Все стало раком!" - сказал муж на мою перестановку мебели, которой я "разрубала" громадную ливинг рум на уютные закутки. Мне хотелось нового, другого. Пользовалась я декорациями из прошлого. И привычками - тоже старыми. Мы, конечно же, пошли с Романом есть. Ни одной, видимо, истории о мужчине и женщине нельзя рассказать, не упомянув о еде. Это как что-то вспомогательное по дороге к главному. То есть к постели. Как бесконечная музыка, которую и музыкой-то уже не воспринимаешь - фон, неназойливый шумок, заполняющий пустоты и паузы в разговоре.
Модно было ходить в кафе "Мусташ" (усы то есть) на Мелроуз плэйс. Хозяин кафе действительно был усатым французом. Он меня знал, и нам сразу дали отдельный столик на террасе. Мы мало пили. Из-за кокаина. И бутыль вина, приобретенная по дороге ко мне домой, тоже была куплена Ромкой без энтузиазма: "Зачем? У меня же кок!"
Мы лежали посередине комнаты на ковре. По потолку прыгали тени от мигающих лампочек на елке - был февраль, а я все хранила новогоднюю елочку. Нёбо было онемевшим - из-за кокаина. Из-за кокаина же, наверное, Роман все повторял, что я "обалденная женщина" и что мой муж "дурак". Утром, когда мне удалось разразиться оргазмом, потому что женщинам в пьяном состоянии или под кайфом это удается крайне редко... - утром Роман надел халат моего мужа. "Ну халат-то муж наверняка оставил, - смеясь сказал он. - Когда окончательно буду уходить от жены, первым делом халат в сумку положу!" От жены он не уходил из-за ребенка, ну и потому еще, что таким людям, как он, время от времени нужна пристань. Как артистам. Куда можно приехать после гастролей, залечить раны и переждать.
- Я все думал, что моя жена завяжет, станет взрослой. Одному работать не в жилу. И всегда больше подозрений вызываешь - один, мужик...
Это он говорит мне уже сейчас, в Париже, в баре-ресторане "Перегордин". Напротив, через Сену - здание Дворца Правосудия. Он находится на носу корабля-острова, в центре города. Здесь же и префектура, и знаменитая Консьержери, в которой томилась последняя королева Франции перед гильотиной. Романа это делает нервно-веселым. Он перебирает в руках множество лезвий швейцарского ножа, который купил, как только мы переехали на Левый берег, к бульвару Сен-Мишель. Он сказал, что нож такой ему нужен вообще, ну и для дела... В нем есть даже увеличительное стекло. Руки у Романа очень чувственные, с невероятно аккуратными ногтями длинные пальцы, как у музыканта. Не хэви металл, конечно, виолончелиста. Мне совсем немного надо, чтобы разбудить в моей фантазии эксцентричные сценки-кадры. Моя синематека запускает ленту "Бонни и Клайд" в отреставрированном варианте. Автомобиль лишь остается похожим на "Бентли" 20-х годов...
Я в костюме от "Монтана", черные очки. Роман... он может быть в этом, льняном. Мы на набережной Монте-Карло. Я никогда там не была, поэтому не знаю, есть ли вдоль набережной ювелирные магазины. Впрочем, наверняка. И вот мы входим. "Мадам, месье..." - приветствует нас пожилой владелец в очках, поднятых на лоб. Я небрежно облокачиваюсь о прилавок, мои очки тоже уже сняты, и покусывая дужку, я веду светскую беседу о бриллиантах. (Я должна буду прочесть несколько книжек о ювелирных изделиях, дабы производить впечатление знатока, человека, обладающего камушками, которые "лучшие друзья девочек", как поет Мерилин Монро.) Роман разглядывает выставленные перед нами драгоценности. Я меряю шикарное кольцо и... Тут в моем кино что-то заклинивает. Что дальше?.. А! У меня в одежду вмонтирована малюсенькая фотокамера. Ну, как у шпионов, какая-нибудь джэймс-бондовская. Сфотографировав кольцо, мы сможем сделать его подделку. И вернувшись в магазин - "О, мадам! Месье!" - я вновь надеваю кольцо с огромным бриллиантом и, снимая, роняю. Вот тут-то и должна проявиться ловкость рук Романа - он подменивает кольцо на подделку!.. Опять в моем кино повреждение пленки. На кой хрен нам делать подделку, тратить деньги на нее?.. Ой, черт, ну конечно! Настоящее-то останется у Ромочки в руке, ха-ха! А я начну "хныкать", что вот, мол, слетает с пальца, не мой размер, мол...
Мы пьем "Божоле". Мы много пьем в эту нашу встречу. Роман завязал с кокаином. Я если пью, то всегда много. Он, правда, хотел заказать фрукты, но в "диком" виде, не приготовленными в какой-нибудь десерт или фруктовый коктейль, фрукты не подают. У Ромки остались советские еще привычки ресторанов, где на столиках всегда торчали бутыли в окружении ваз под хрусталь с выпадающими за края гроздьями винограда, яблоками, апельсинами и грушами. Чтобы, откинувшись на спинку стула, лениво попивая винцо, так же лениво очищать апельсин или резать грушу, сравнивая ее формы с формами подружки... Но здесь это не принято. На Западе фрукт подавали обработанным. Как информацию, которую всегда преподносят с комментариями. Чьими-то. Тех, кому принадлежит канал телевидения, или тех, кто финансирует журнал, газету...
- Тебе не кажется, Ромка, когда вот на свободу выходишь, что жизнь здесь какая-то детсадовская, коктейль фруктовый, банан очищенный...
