Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев
— А как? — спрашивает он, и я понимаю, что в общем-то он прав. Даже, допустим, поедем мы сейчас все вместе к следаку, напишет он чистосердечное признание в том, что случайно внушил товарищу Аверьянову навязчивую мысль — и? Нет у нас в уголовном кодексе такого понятия и ситуации такой тоже нет. Но пока я это обдумываю, слышу, как Сильверсван спрашивает у Липки, нет ли еще даты судебного заседания, и та отвечает, что есть. А когда? А двадцатого июня, через две недели. «Ну так и прекрасно, — говорит, — у меня этот день как раз свободен, я прилечу. К вечеру муж ваш будет дома. Приготовьте ему что-нибудь вкусненькое и чистую пижаму». А как, — спрашиваем мы в один голос. — А если вам не поверят? Или вообще слова не дадут? Вы что, говорит, правда не понимаете? Мы качаем головами. «Я просто загипнотизирую судью».
Рум-рум
Сорокадвухлетний финансист Василий Николаевич Лукутин был опоен и ограблен девушкой по вызову. Проснувшись наутро с раскалывающейся головой, он даже не сразу сообразил, что произошло накануне: с полузакрытыми глазами, поскуливая от боли, он дошаркал до ванной, выгреб из аптечки блистающий блистер анальгина и, стараясь не встречаться глазами с собственным отражением, сгрыз сразу две таблетки, запив утешительную горечь водой из-под крана. Тут только он сообразил, что пробудился в одиночестве, хотя накануне оплатил Анфисе целую ночь. Ощущая уже в душе скверное предчувствие, он пригладил волосы, мимолетно вздохнув о все более заметной естественным образом появляющейся тонзуре, но это привычное огорчение было поглощено тенью надвигающей беды куда более крупного калибра. Заранее предвидя результат, он обошел все три просторные комнаты, как бы в насмешку явившие свою полную безлюдность. Модный дизайн, с трогательным буквализмом перенесенный со страниц интерьерного журнала «Маленький Анин домик», не предполагал наличия в доме ниши, куда могла бы забраться довольно корпулентная проститутка, даже если вынести за скобки причины, по которой ей вздумалось бы это сделать. Сделав, таким образом, круг, словно преследуемый гончими заяц, Ликутин вернулся в супружескую спальню, где с горестным стоном понимания потянул ящичек антикварного трюмо. Шкатулка, где его жена держала драгоценности, была пуста.
По сути, у него даже не было особенных причин прибегать к услугам «погибших, но милых созданий», как говорили в старину. Его потребности джентльмена не выходили за рамки соответствующих возрасту, так что вполне удовлетворялись обыденной семейной жизнью. Популярные еще десять лет назад, а где-то, может быть, оставшиеся в обиходе и сейчас коллективные выезды в термы (ИЧП «Каракаллов», круглосуточно) ради соборного обсуждения профессиональных вопросов, в учреждении, где он служил, не практиковались. Напротив, ныне в моде на государственном уровне декларировались семейные добродетели: умеренность, аккуратность, потупленные глазки в пол и многодетность. Время оргий, таким образом, безвозвратно уходило в прошлое.
Не слишком Лукутин стремился и к удовлетворению каких-то особенных запросов: ни игры с плеткой и острыми каблуками, ни инсталляция разнообразных предметов в не предназначенные для них самой природой пазухи, ни ролевые развлечения, ни костюмы горничной или медсестры на партнерше, ни присутствие на любовном ложе третьих лиц, наблюдающих за процессом или участвующих в нем, ни лица одного с ним пола или сильно отличающегося в ту или иную сторону возраста, ни пероральное (или иное) введение химических веществ накануне любовного акта или, напротив, искусственно создаваемая в его процессе гипоксия — словом, ни один из приемов, призванных разнообразить интимную жизнь индивидуума, его не привлекал, а против его возникавших порой очень скромных и даже отчасти школярских фантазий не возражала и его собственная жена. Не мог он по примеру многих несчастных сослаться на ее, жены, холодность или чрезмерную увертливость. Словом, никаких внешних причин для регулярных порицаемых обществом, чувствительных финансово и небезопасных в медицинском плане встреч с проститутками у него не было. Несмотря на это, при каждом отъезде жены в командировку (а ей приходилось делать это довольно часто) Лукутин, отвезя ее в аэропорт или на вокзал и запечатлев на щеке последний поцелуй, немедленно по возвращении домой, едва переодевшись в шлафрок, открывал свой любимый сайт «Подбоч. ком» и погружался в изучение профилей соискательниц.
Даже если бы в его поколении было заведено (как войдет в моду у тех, кто родился еще десятью годами позже) ходить к психотерапевтам, он вряд ли смог бы ответить на прямо поставленный вопрос врача, зачем он это делает. Может быть, это был своего рода атавизм, эдакий комплекс Дон Жуана, который, в свою очередь, восходил уже к вполне логичному древнему зову матушки-природы, предписывавшей всякому самцу охватить максимальное число самок. При таком взгляде на вещи, между прочим, ветхая логика тварного мира сохранялась, поскольку в современном обществе деньги пришли на смену клыкам и рогам, — другое дело, что никаких преференций естественного отбора у победителя не возникало. Не исключено, что Лукутин, как и многие из нас, страдал в легкой форме неврастенией упущенных возможностей. Эта сильно распространившаяся в последние десятилетия хворь (в Европе раньше, у нас позже) возникла, как представляется, в качестве побочного эффекта массированной рекламы — и со временем сделалась одной из доминант современного стандартизированного ума.
Но, вернее всего, насколько мы можем разобраться в его темном сознании, он просто хотел хотя бы ненадолго выбраться из сложной иерархической структуры взаимного мучительства, в которой пребывал у себя на работе. Время от времени он с сардонической улыбкой вспоминал себя самого двадцатилетней давности, когда, свежеиспеченный выпускник Школы Адама Смита, он устраивался на первую свою работу по специальности. За давностию лет он нетвердо помнил, что в тот момент представлялось ему в качестве ближайшего будущего, но ощущение, легшее на его душу к исходу недели новой службы, запечатлелось в воспоминаниях очень хорошо. Это было неким подобием армейской дедовщины, оригинала которой он, благодаря небольшой уловке, счастливо избежал — только тут было не четыре сорта старослужащих, а несколько десятков, но зато время до дембеля исчислялось десятилетиями. Самого Васю-стажера шпынял и цукал занимавший последнее место в пищевой цепочке ничтожный клерк, в свою очередь замиравший от страха перед своим непосредственным начальством, разбитной и недоброй бабой, мгновенно тающей под совиным оком замести-теля директора департамента — и так далее, до теряющегося в тумане горного уступа, на котором, все в клекоте и сполохах молний, гнездились высшие повелители.
Мысль о том, что вся эта потогонная машина, перерабатывающая дни его жизни в чужую прибыль (жалкие крохи которой дважды в месяц перепадали и ему), переварит и выплюнет его через
