Любовь по обмену - Елена Сокол
И мы молчим. Откладываем момент разговора снова и снова. Точно ходим по краю. Наши волнение, тревога, эмоции – они в воздухе электричеством, они искрами во взглядах, они огнем в прикосновениях. Они есть, но мы старательно делаем вид, что их не существует.
Я забиваю гол за голом в игре, потому что знаю – если победим, она будет рядом, будет радоваться вместе со мной. Мы сможем обняться у всех на виду, и это не будет преступлением, даже если объятия будут чуточку крепче дружеских. В этот миг мы оба замираем и перестаем дышать.
Даже если это на самом деле интимнее, чем кажется со стороны, и нам больно отпускать друг друга. Мы все равно отступаем назад. Это становится настолько невыносимым, что раздирает меня изнутри и требует выхода.
– Что это будет? – спрашиваю, придвигаясь.
Мы с ней вдвоем на маленькой кухоньке. Ребята накрывают стол во дворе. Зоя чистит большим ножом картофелину.
– Жареная картошка, – отвечает она.
– Это как?
Ее взгляд торопливо блуждает по моему лицу. Мое волнение вот-вот выльется через край. Так не смотрят на того, кто безразличен. Так заглядывают в самую душу.
– Сейчас почистим ее, порежем длинными такими ломтиками, тоненько. – Зоя трясет головой, будто отгоняя от себя какие-то мысли. – Она не должна быть влажной, тогда хорошо прожарится и у нее будет вкусная корочка.
– Помогу тебе, – беру картофелину и свободный нож.
Ни черта не соображаю, как нужно ее чистить и с чего начать.
– Не порежься, – мягко говорит она.
В ее улыбке столько доброты и искренности, что мне немедленно хочется схватить эту девчонку в охапку и задушить в своих объятиях.
– Вот так, да, – Зоя следит за каждым моим движением, подсказывает, одобрительно кивает, – только не срезай так много.
Когда картофель вымыт и подсушен, мы вместе разогреваем на плитке сковороду, наливаем в нее растительное масло.
– Первый раз ждем подольше, – говорит она, когда картофельные палочки уже засыпаны в сковороду и начинают громко шипеть, – чтобы хорошо зажарились, – закрывает прозрачной крышкой. – Переворачивать нужно как можно реже, в этом весь секрет, иначе она превратится в пюре. В середине процесса добавим порезанный лук, а вот соль в конце.
Мы сидим на стульях плечом к плечу. Наблюдаем за жаркой картошки, будто это самое важное действо на свете. Никто из ребят за все время приготовления так и не заходит в домик. Они словно тоже чувствуют, что нам хочется побыть вдвоем. Повторяю названия продуктов на русском, и мы смеемся. Мне ужасно хочется взять ее руку в свою, но я так и не решаюсь.
Бред, конечно. Ничто и никто не помешает мне сделать это, если захочу. Ощущение того, как ломает все тело, как выворачивает душу наизнанку, весь этот кайф на грани боли от невозможности дотронуться до нее – это своего рода изощренное удовольствие, и мы хотим испить его до дна.
Наш последний ужин на природе, сборы, обратная дорога в автобусе – все это тоже напрочь отрывает от реальности. Прощаемся с ребятами, топаем вдвоем от остановки с заметно облегченными сумками. Мы покусаны комарами, потрепаны, покрыты пылью и совершенно счастливы.
Пока в моем кармане не начинает звонить телефон.
– Походные принадлежности в подарок за первое место – это сильно, – смеюсь я, выуживая смартфон.
– А вот мой папа был бы доволен, – хихикает Зоя, покачиваясь на бордюре.
Это ее любимая привычка – идти по бортику, быстро переставляя ножки и рискуя потерять равновесие.
– Надо же, – выдыхаю я, заметив, что на экране высветилось: «Отец». Нажимаю «Ответить». – Да?
Голос отца, как всегда, сух и строг:
– Здравствуй, сын. Наконец-то я смог дозвониться.
– Привет.
После недолгой паузы:
– Как ты там?
Отличный вопрос для того, кто не интересовался моим самочувствием около месяца.
– Прекрасно.
Он прокашливается.
– В общем, к делу. Я переговорил с Фло, – его голос прерывается помехами, – и принял решение.
– Какое же? – усмехаюсь.
Подхватываю Зою за руку, едва она покачивается влево, и по телу тут же разливается приятное тепло.
– Я согласен, чтобы ты вернулся. Думаю, выводы сделаны, наказание пошло тебе на пользу и ты станешь намного сговорчивее.
– Эм… – воздух застревает у меня в горле. – Что?
– Пришло время признавать и исправлять свои ошибки, Джастин. Я позволяю тебе вернуться и поступить по-мужски. Так что не дури. – В его голосе столько же доброжелательности, сколько фальши у кассира в фастфуд-забегаловке. – Билеты оплачены, собирай вещи и вали из этой дыры.
– Нет, – мне приходится перевести дыхание, – я не хочу, пап.
– Я даже слушать это не буду, – громыхает отец. – У тебя было достаточно времени, чтобы подумать о своем поведении и сделать выводы, Джастин Реннер! Конец сезона в самом разгаре, на носу подготовка к новому, а тебе еще нужно набрать прежнюю форму!
– Послушай, отец… – хмурюсь я.
– Мы это уже проходили, и я отнесся к тебе благосклонно, так будь же теперь благодарен, сын! Хватит трепать мои нервы и заставлять нервничать свою девушку. Мы все стараемся только для тебя!
– Нет. Я…
– Не хочу это слушать! – Он шумно выдыхает в трубку. – Билеты заказаны, разговор окончен. Следующий состоится уже здесь, когда ты признаешь свои ошибки и решишь взяться наконец за их исправление. Не трать впустую время, это твой последний шанс.
Слушаю тишину и тупо пялюсь на погасший экран.
Мой мир с треском рушится, ставшая привычной жизнь делает новый, опасный кульбит. Может, он прав и стоит воспользоваться его «позволением» вернуться домой? Если это последний шанс и если все мои действия были ошибкой?
А что, если я рискую своим будущим, своей спортивной карьерой, учебой в престижном университете ради глупого желания сделать все наперекор родителям? Что, если это просто затянувшийся подростковый бунт и пора положить ему конец?
– Все в порядке? – спрашивает Зоя, спрыгивая на асфальт и отпуская мою руку.
– Да, – так и не решаюсь сказать ей правду.
Прячу взгляд и замолкаю на время. Наконец мы подходим к дому и входим внутрь. Едва успеваем снять обувь, как к нам спешит ее мама:
– Привет!
Вероятно, она спрашивает, как все прошло, потому что Зоя отвечает односложно, а женщина улыбается в ответ. Но следующие несколько фраз, брошенные ею в сторону дочери, вдруг заставляют девушку взволноваться не на шутку.
На Зое лица нет, она бледнеет, спешно стягивает обувь и бросает на пол сумку.
– Что такое? – интересуюсь я. – Что-то случилось?
– Нет. –
