Записки патологоанатома - Андрей Левонович Шляхов
Жена лежала рядом, повернувшись к Данилову спиной. Казалось бы – только руку протянуть; но какой далекой она была. Далекой и чужой.
По дыханию Елены Владимир догадался, что она не спит. Проснулась от еле слышной трели будильника в мобильном телефоне Данилова и теперь притворяется спящей, избегает общения, ждет, когда он уйдет в фитнес-клуб. Что ж, если хочется притворяться – никто не запрещает.
Данилов собирался тихо, стараясь не шуметь – поддерживал игру, предложенную любимой женщиной. Позавтракал традиционной яичницей с сыром, попутно вспомнив мамины пирожки с мясом и картошкой, запил еду кофе и прихватил с собой пакет с пряниками – на обед. Входную дверь придержал, чтобы не лязгнула, и ключ в замке поворачивал плавно, бережно. Лишь отойдя метров на сто от подъезда, позволил себе пошуметь – громко и с огромным наслаждением произнес длинную фразу, в которой цензурными были только предлоги. Фраза была обо всей его жизни, когда-то казавшейся такой счастливой.
Больно терять любимую женщину, а уж во второй раз – особенно.
Глава семнадцатая
Срыв
– Ну что, дорогие мои ординаторы, рискнем провести самостоятельное вскрытие? – предложил Ерофеев, пытаясь сломать очередной карандаш и тут же пояснил: – По-настоящему самостоятельное, так, чтобы вы все от и до сделали сами, без подсказок. Начали, закончили, сделали правильные выводы.
– Кто же нам даст такую самостоятельность? – недоверчивая Алена смешно наморщила нос, словно принюхиваясь к предложению Ерофеева.
Она была права: вскрытие не менее ответственная процедура, чем операция на каком-либо внутреннем органе.
– Я дам, – пообещал Ерофеев. – И сам же буду вам ассистировать, а попутно приглядывать за ходом секции. Но, – карандаш сломался и был отброшен прочь, – пока вы все делаете правильно, я вмешиваться не стану. Согласны?
Ординаторы конечно же согласились, тем более что всем давно хотелось самостоятельно кого-нибудь вскрыть. Сколько можно было смотреть, как работают другие!
– Тогда ежедневно в полпервого я буду приглашать одного из вас на секцию. Можете распределить очередь, кому в какой день идти. Остальные могут провести это время за книгами, у микроскопа или могут отправляться по своим делам. Только, умоляю, не слоняйтесь по кафедре без дела, ладно? Начинаем сегодня. Кто первый?
Добровольцев не было.
– Тогда сегодня я приглашаю вас, Владимир, – решил Ерофеев. – К половине первого будьте у моего кабинета…
Зная Ерофеева, Данилов не сомневался, что труп попадется особенный, с какой-нибудь хитринкой. «Главное – не торопиться с выводами, – напомнил он себе, ткнувшись в половине первого в запертую дверь ерофеевского кабинета. – И не идти на поводу у тех, кто оставлял записи в истории болезни».
Доцент опоздал на пять минут, извинился за опоздание, передал Данилову историю болезни и пообещал «интересный диагностический поиск».
– Там читать почти нечего, – история и впрямь была тоненькой. – Привезли в реанимацию по «скорой» с диагнозом крупноочагового инфаркта миокарда. С тем же диагнозом бабуля через три часа прибыла из реанимации к нам в подвал. Анамнез отсутствует. Терра инкогнито, простор для полета мысли! На экэгэ есть признаки ишемии, но… ладно, сейчас сами увидим.
Ассистировал Ерофеев хорошо – не стоял над душой, как можно было ожидать от преподавателя, а помогал: подложил под спину трупа твердый валик, подавал инструменты, придерживал труп за ноги в момент вскрытия черепной коробки. «Настоящий ассистент», – скаламбурил про себя Данилов.
Работали молча, лишь после того, как Владимир установил причину смерти, найдя тромб в легочной артерии, Ерофеев спросил:
– А почему вы решили, что это тромб, а не посмертный сгусток?
Вопрос был легким.
– Тромб, в отличие от сгустка, тесно связан со стенкой кровеносного сосуда, – начал Данилов, вырезая закупоренный участок артерии, – кроме того, у тромба поверхность шероховатая, а у сгустка поверхность гладкая, блестящая. А еще тромб хрупок, а сгусток похож на желе.
Ассистент остался доволен.
– Вы аккуратно, чуть ли не бережно обращаетесь с трупом, – похвалил он чуть позже. – Нет в вас этой бравады неофита, глупого лихачества.
– Староват я для лихачества, – буркнул Данилов.
– Это не возрастное, а личностное.
Когда все органы были возвращены на место, Ерофеев сказал:
– Зашьют и без нас. Пойдемте ко мне: напишете протокол, а завтра посмотрите «гистологию» и внесете ее. Я доволен.
– Я, признаться, тоже, – ответил Данилов. – И вам респект за ассистирование.
– Не люблю жаргонных слов, – скривился Ерофеев и на вопросительный взгляд Данилова пояснил: – Однажды из-за них рассорился с лучшим другом. Хотите, расскажу?
– Хочу.
– Так слушайте.
Они подошли к укрепленным на стене раковинам и начали размываться.
– Случилась эта история в начале девяностых, когда на каждом углу стояли палатки, в которых сидели будущие миллионеры и продавали народу всякую всячину.
Данилов вспомнил то беспокойное, шебутное время. Он тогда доучивался в школе.
– Один мой приятель, мы учились в параллельных классах, тоже завел себе палатку у станции метро «Рязанский проспект». Все, что имел, вложил в нее, и поэтому продавцов нанимать ему было не на что – торговал сам, без выходных.
Однажды он то ли недоплатил кому надо, то ли заплатил не тому, кому надо, и сильно пострадал. Звонит мне один наш общий знакомый и сообщает:
«Тут такое дело, Мише бандиты будку в хлам разбили. Как он теперь работать будет? Нет ли у тебя кого, чтобы будку побыстрее в порядок привести?» – «Есть, – говорю. – Сейчас выловлю человека, он Мише сам позвонит, и они обо всем договорятся».
Ерофеев закрыл кран и тщательно вытер руки.
– Был у меня среди нужных людей один плотник, умелец, мастер на все руки. Позвонил я ему, обрисовал ситуацию, дал Мишин домашний номер телефона, мобильных тогда у обычных людей не было. Все логично, не так ли? Разбили будку, значит, чинить ее должен плотник. Как я мог догадаться, что под словом «будка» мой собеседник имел в виду не Мишину палатку, а Мишину физиономию?
– Никак, – подтвердил Данилов.
– Пойдемте, – Ерофеев открыл дверь. – Теперь представьте себе эту ситуацию. Лежит избитый Миша дома, нос перебит, половины зубов нет, синяки кругом и ждет врача, которого я ему якобы пообещал. А ему звонит плотник. Немая сцена…
Данилов представил и не смог удержаться от улыбки.
– Сначала позвонил Миша, – продолжил на ходу Ерофеев. – Не для того, чтобы меня поблагодарить, а для того, чтобы сказать, что я циник и сволочь и что мы больше не друзья. Следом за ним позвонил оскорбленный плотник. «Я, – говорит, – к ним со всей душой, а они меня по матери…» Вот такая грустная история.
