Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Яков Цигельман
Вы скажете, что я призываю к убийствам, что я требую отменить общественные нормы, что я проповедую закон джунглей, что я дикарь, бандит, мафиози. Знаете, что я вам скажу — а не задирайтесь! Я вам скажу — если вы не хотите унять свой язык, если вы не можете и не умеете жить так, чтобы не оскорблять ближнего — авось, страх перед пистолетом удержит вас от оскорблений. Не бегать же по судам, тем более что суд решает так называемые гражданские споры в течение трех лет. Так много накопилось в суде этих гражданских дел! Так что же, прикажете три года ходить с побитой мордой?!
— Кто же кого же побил? — спросите вы.
— А никто и никого! Никто никого не бил, никого не убивали. Крови не было. А вы, читатель, извините, остались в дураках! И жизнь продолжается, господа читатели!
Но читатели не хотят меня слушать и собираются под окнами моего дома, лезут в дверь, требуя дуэли.
Глава о дуэли
В Национальной библиотеке не нашлось дуэльного кодекса. Его там никогда и не было.
— Господа, знаете ли вы дуэльные правила? — спрашивал Рагинский у знакомых. Знали про барьер, про три шага через платок, про шесть шагов, про секундантов, и про пистолеты Лепажа, и про брошенную перчатку. И хотя кто-то перепутал бретера с брегетом, а кто-то некстати заговорил о трех картах, пришлось Рагинскому уступить требованиям читателей и ставить героев в позицию. Вот поди ж ты!
Здесь надлежит потолковать об относительности авторской свободы. Так давайте и потолкуем. Отчего бы и не потолковать!
Припомним несколько забытых терминов о мире, который создает художник и в котором художник — божество. О независимости художника от вкусов публики, а также и о ружье, которое — хочет или не хочет — обязательно должно выстрелить. И несколько цитат: «поэт и чернь», «глаголом жечь», «поэтом можешь ты не быть»… и что-нибудь еще?
Опершись на эти термины и цитаты, догадаемся, что больше, собственно, и говорить-то не о чем. Тему, можно сказать, обсудили. Теперь — к делу!
Рагинский хотел сначала выбрать для дуэли тихую поляну в горном лесу с острой, колкой травой и колючками. Пораздумав, он предпочел бульвар Бен-Маймон в субботу после полудня. Тише места не бывает. Сытный обед и древний обычай субботней сиесты предписывают покой и тишину. А если кто уехал к морю, так он уже уехал и еще не скоро вернется. Бульвар пустынен.
На множестве табличек вдоль бульвара обозначены доктора медицины. Так что, в случае чего — избави Бог!.. Предлагая этот довод читателю, Рагинский посмеивался, пожимал плечами и хихикал. А почему бы и не бульвар Бен-Маймон?
Гриша Хейфиц задумчиво курил, привалясь к теневой стороне табачного киоска. Цви Макор с отвращением смотрел на свои потные ладони. Рагинский мучительно придумывал повод, который позволил бы Алику Гальперину покинуть Верину квартиру и приехать в Иерусалим, но ничего не придумал и облегченно вздохнул, когда Алик появился в дальнем конце аллеи, со стороны цветочного магазина. Надя Розенблюм, размышлявшая на скамейке о том, что даже в субботу люди не дают ей покоя и заставляют объяснять себе, как и что следует делать, оживилась. Надя была приглашена быть секундантом, потому что она лучше всех знала дуэльный кодекс. Тоненьким, сдержанным голоском Надя приступила к разъяснениям:
— Отмерим барьер! — сказала она.
Алик сказал, что он удовлетворяет желание Рагинского, но стрелять ни в коем случае не будет. Макор промолчал. Надя и Гриша отмерили для барьера пять шагов, потом от барьера по пяти шагов и отметили места белой щебенкой.
— К барьеру! — сказала Надя, и они развели противников по местам. Алик был бледен и усмехался. Макор был бледен.
Легкий ветерок, прибежавший взглянуть на дуэль, неловко грохнул жестью на крыше сторожки возле заброшенного дома Голды и, застеснявшись, стих. Брехнула со сна левретка под креслом знатной дамы из немецкой профессорской семьи, испугалась сама себя и опять уснула. Тревожно скрипнул, рассыхаясь, пожилой, но еще очень красивый английский буфет в Ритиной квартире. Лениво и привычно палило солнце.
— Стоп! — сказала Надя, и коса ее распустилась. — Мы нарушаем кодекс. Дуэль состояться не может.
И Рагинский подумал, как все это ему к черту надоело, и вспомнил про свою прохладную квартиру и про то, как хорошо бы сейчас залезть под душ, потом выпить джину с тоником и грейпфрутовым соком, потом съесть котлету с салатом, выпить чашку кофе и лечь на диван с книжкой, потом бросить книжку и поспать так, что просто прелесть как.
— Что случилось? — спросил он Надю и вздохнул.
— У них разные пистолеты! — сказала Надя. — Это запрещается!
У них действительно были разные пистолеты: у Макора — «беретта», а у Алика — кольт, который Рагинский стащил на время у соседа.
— Тогда пойдем домой! — сказал Рагинский.
— Постой! — сказал Гриша. — А два кольта — годится? — спросил он Надю. Надя кивнула. — У меня вот есть кольт.
Алик и Макор снова встали на места.
— Минуточку! — сказала Надя и порылась в памяти. — Есть еще одна проблема.
— Надя! — сказал Рагинский. — Ты срываешь мне мероприятие!
— Но так нельзя! — сказала Надя. — Ты уверен, что дуэлянты стоят на ровном месте?
— А где же они стоят?
— Там, где стоит Алик, немного ниже, чем там, где стоит Макор.
— Ну и что? — спросил Рагинский.
— Первая статья третьей главы дуэльного кодекса требует безоговорочно ровного места, — сказала Надя, и Рагинский порадовался за себя, что не выбрал ту горную полянку в лесу.
— Сбегать за ватерпасом? — спросил Гриша. — У меня есть.
— Нужно перенести поединок в другое место.
— Ты с ума сошла! — сказал Рагинский. — Ты знаешь в Иерусалиме ровное место? Это тебе не долины ровныя! Это Иерусалим!
— Нет, зачем же, — сказала Надя, гордая своей способностью найти компромиссное решение. — Достаточно немного передвинуться.
— Вот сюда, в тень! — закричал Гриша.
— И не пятнадцать шагов, а двадцать пять, — объясняла Надя Рагинскому, пока они передвигались. — Пятнадцать шагов — это чистое убийство! Пятнадцать шагов допускается только при некоторых видах дуэли на пистолетах. Из шести видов дуэли дистанция в пятнадцать шагов применяется
