Кубик 6 - Михаил Петрович Гаёхо
Разумеется, мир не создан для человека, и может показаться, что видеть человека на месте свидетеля не обязательно — можно представить на этом месте другое существо, или даже не существо, а какую-нибудь светящуюся сферу с разумом внутри или треугольник с глазом (что-нибудь должно быть такое — глаз или разум) — он не создан для человека, но выглядит так, как если бы был создан. И список исходных законов построения мира не произволен, а включает только законы, необходимые для существования человека.
Итак, есть человек в нашей картине мира — не творец, но свидетель. Или в каком-то смысле больше, чем свидетель, а скорее «удерживающий», «держатель устоев» — скажем так уже с окончательной определенностью.
Хотя почему именно свидетель? Может быть, хранитель или сторож? Или еще круче — блюститель миропорядка, держатель устоев? Потому что мир не создан раз и навсегда, чтобы жить в нем, как в построенном доме. Каждый миг своего существования он строится заново. Облако возможностей возникает для каждого элементарного кубика, лабиринт путей, которые почти все ведут к хаосу и распаду, и из которых остается как бы единственный — тот, в котором человек продолжает свое существование. А в существовании человека — залог преемственности существования мира, стабильности его законов.
Это выглядит так, словно мир — это шарик, который катится по извилистому и острому гребню, готовый в любой момент соскользнуть с него, и — соскальзывающий каждый миг, и — удерживаемый. И на роль удерживающего явно претендует человек, который в этом случае — хранитель, блюститель, держатель, сам о том не подозревающий. А так ли? Можно поспорить. И один голос скажет «держатель устоев мира», а другой — «метка на поверхности шара». Блик на макушке того, единственного на каждый момент, шара, который не соскользнул еще с гребня.
Чтобы не становиться до разрешения спора на ту или иную сторону, выберем вместо слова «свидетель» или «удерживающий» какое-нибудь другое, не отягченное смыслом, — «ламбрекен», «лабрадор» или «лабардан».
Человек — лабардан своего мира.
129
Беру назад часть своих слов. Названный так лабардан не мог оказаться ни лабрадором, ни ламбрекеном. Только в лабардане есть протяжное троекратное «А», не разбавленное никакими «О» или «Е», и громыхающие «Бэ», «Эр» и «Дэ» в середине — как три камня в ящике, где «Эль» и «Эн» — две ровные стенки.
130
Четверо шли в темноте неизвестно сколько времени.
Мрак был абсолютный, он же — кромешный, хоть и в ограниченном пространстве коридора.
По ощущению они понимали, что идут вместе и рядом, — может быть, на расстоянии локтя друг от друга или ближе, но кто и где, нельзя было разобрать. И тот, кто шел впереди, мог думать, что идет последним. А кто действительно шел последним — это никому не было известно.
Где-то за стенками коридоров полз лабардан лабиринта. Одному из четверых казалось, что он ползет на животе, другому — что перебирает ногами.
«Лабардан лабиринта», — думал один из четверых. — «Откуда ты знаешь?» — спрашивал другой. Двое оставшихся не имели вопросов.
Мрак сгустился сильнее, хотя это казалось невозможным. Четверо сблизились тесно. Кажется, рука одного начиналась там, где кончалось плечо другого.
«Если так дальше пойдет, мы просто растворимся в этой темноте», — подумал один, и мысль услышали все четверо.
Как бы чужими руками — действительно чужими? — слишком длинными и неловкими, он достал кремень и кресало. Острый край кремня вспыхивал и светился от ударов, но искра вылетела только с четвертого или пятого раза.
Эф третий зажег лампу и подкрутил колесико.
— Тушить свет больше не будем, — сказал он.
131
На что похож лабардан лабиринта? — Четверо спрашивали друг друга.
— На хобот большого слона, — сказал один.
— На толстые слоновьи ноги, — сказал другой.
— На живот слона, несколько раз перевязанный поперек веревками, — сказал пятый.
— На от мертвого слона уши, — сказал восьмой.
132
Если две группы людей блуждают в лабиринте, то либо они рано или поздно встретятся, либо одна из них найдет выход наружу. Положение осложняется, если одна группа преследует другую. Дополнительную сложность привносит то обстоятельство, что в лабиринте темно, люди ходят с источниками света в руках (лампа, факел), что дает им возможность не только издалека видеть друг друга, но заранее знать о присутствии противника, когда он находится еще только за поворотом коридора. Разве что лабардан лабиринта распорядится, чтоб было иначе.
Двое вышли из-за угла в месте, где только что прошли четверо, и там, где за мгновение до того не было никакого прохода.
Последний в четверке почувствовал движение за спиной.
— Да, да, подождите немного, — сказал господин Че, а солдат Аш первый поднял автомат.
Господин Че подошел ближе и протянул вперед руку ладонью вниз, показывая свой длинный ноготь на мизинце.
— Жив бог! — Из четверки выступил вперед Му второй и продемонстрировал свою подбритую бровь на лице, указав на нее пальцем.
— Радуйся! — Господин Че раскрыл рот в улыбке, показывая свой черненый зуб.
Второй повернул лицо, чтоб стал виден его знаменитый профиль.
— Сядем, — предложил господин, и все сели, расстелив на полу одеяла.
— Нас двое, вас четверо, — сказал господин Че и замолчал, обводя взглядом сидящих, словно считая головы.
Никто не возразил против очевидного.
— Нужно, чтобы нас было поровну, и разойдемся.
— Кто-нибудь хочет? — спросил Эф третий.
Никто не отозвался.
— Вот видите, — сказал третий, — вас двое, нас четверо, а четыре на два не делится.
— В данном конкретном случае, — уточнил Бе пятый.
— Нам нужен этот человек, — господин Че показал рукой на человека Ю, — остальные могут идти.
— У меня на этот счет другие инструкции, — произнес второй.
— Могу объяснить, — сказал господин Че. — Будет война, и этот человек нужен. Дело особой важности.
Он поднял руку и сделал особый жест, замысловатым образом сложив пальцы.
— Я знаю. — Второй повторил жест господина, добавив к нему
