Его последние дни - Рагим Эльдар оглы Джафаров

Андрей вынырнул из мыслей только после того, как повторил эту главу про себя раз сорок. Буквально зазубрив ее. Что удивительно, он смог оценить ее целиком только после того, как отстранился от персонажа.

Он сразу же вспомнил другую главу, точнее другой эпизод собственной жизни. Тот момент, когда он стоял у отцовской спальни с ножом. А ведь и ту катастрофу предотвратила мать. Он не смог убить отца, потому что побоялся разбить ей сердце. Тут Андрей одернул себя, уловив, что переносит историю Архана на собственную жизнь. Но, к своему удивлению, понял, что не может припомнить, как все было на самом деле. Да, можно было бы перечитать написанное раньше, но стоит ли?

Что забавно, даже если отодвинуть в сторону историю Архана, то он действительно получил один важный урок, в духе психоанализа, сепарации, Эдипа и прочего.

Кроме того, возникла еще одна странная мысль о верности и воспитании, основанном на собственном примере. Андрей ни разу в жизни не встречался с неверной девушкой. Все его женщины были верны ему. И тут у него появилось два логичных вопроса. Неужели психоаналитики настолько правы и может ли герой влиять на историю автора?

Глава 14

Наверное, если бы все это было книгой, а не реальностью, то я бы проснулся сразу после того, как окончательно сложилась прошлая глава. Но либо автор моей жизни куда более хитрый и жесткий, чем я мог предположить, либо жизнь работает не как книга. Я не проснулся.

Я все еще лежал на своей койке и моргал, чтобы хоть чем-то себя занять. Все так же чесался нос. Я даже умудрился свести глаза в кучу, чтобы рассмотреть его кончик. Надо признаться, что я его представлял куда более элегантным. Не таким большим хотя бы. И поровнее.

Андрей, сидящий у моей кровати, совсем поник, судя по опущенным плечам. Ну а кому сейчас легко, Андрюха? Держись, что я могу сказать. Если не ты, то кто? Он как будто услышал меня, зашевелился, взял откуда-то гитару и стал довольно ловко и уверенно играть. Что-то очень знакомое. Я, честно говоря, понятия не имел, что он умеет играть. Андрей вдруг запел. Почему-то голосом Пиковского.

Мне стало одновременно смешно, очень стыдно и грустно. Под конец книги я вдруг понял, что мой герой не писатель. Забавно, что все эти дни мне так не хватало музыки, а вот она. Совсем рядом.

— Прости меня, любовь, прости, но нас так долго держали в плену, — дошел до припева Андрей. — И я уже на полпути. Буратино, не ходи на войну. Ой-ой-ой, Буратино, не ходи на войну.

Что заставило меня сделать из него писателя? Да, можно заняться фаллической редукцией и сказать, мол, так надо было для сюжета. Книга про писателя, и точка. Но что заставило меня создать этот сюжет? Могла же быть книга про музыканта, который путешествует в поисках себя? Да про что угодно. Однажды мне на глаза попалась интересная формулировка — «Лев Толстой бросил Каренину под поезд». А я вот посадил Андрея в дурку.

— Неси это гордое бремя, родных сыновей пошли… — стал вдруг цитировать Киплинга Андрей.

Я автоматически продолжил: «На службу тебе подвластным народам чужой земли!» Но тут же опомнился. Каких еще сыновей? Если я что и сделал в этой жизни правильно — отказался от идеи наделать детей.

И Андрей — прекрасное тому доказательство. Если считать его моим сыном, то в конкурсе «Худший отец года» я бы занял второе место. Просто потому, что слишком плох для первого. Я, в общем-то, такой же, как и мой отец. Я повторяю его поступки, хочу того или нет. Мой отец растил из меня солдата, я делаю из Андрея писателя. Мой отец готовил меня к войне, что ли? К битве уж точно. Я Андрея — к безумию. К боли и одиночеству. Садизм — это наследственное, видимо.

Нет, не совсем. Мой дед был самым спокойным и мудрым человеком из всех, кого я знаю. Даже если делать скидку на детскую очарованность. Никогда не слышал, чтобы он хотя бы голос повышал. Это было живое проявление всех положительных стереотипов о Востоке.

Я навсегда запомню его сидящим у печки с книгой. Он медленно водит красивыми тонкими пальцами по страницам справа-налево. Я, совсем маленький, пытаюсь разобрать что-то в этих закорючках, понять и присвоить хоть кусочек загадочного фарси. Языка, который никто, кроме деда, не знает. Ни нене, ни мама, ни даже отец. Казалось, никто в мире его не помнит, кроме деда. Он родился так давно, что даже не знал точно, сколько ему лет.

Я быстро заморгал, чтобы как-то выразить улыбку. Очевидно, эти мысли, судя по полусказочным формулировкам, принадлежат Архану, а не мне. Кстати, его в этой схеме можно считать внуком, если уж Андрей сын. Вот тебе и трансгенерационная травма и все прочие прелести семейной системы. Интересно, у моего отца тоже гора претензий к деду? Может, дед в свое время давал жару. Учитывая его историю, в которой есть буквально все: советские войска в Иране, расстрелы, нищета, голодное детство, побег на Кавказ с братом, — вполне возможно.

Забавно, вот есть пять поколений одной семьи. Пусть часть и виртуальная. Тем не менее все мы, от моего деда до Андрея, надеемся, что следующий сын будет лучше, мудрее и сильнее. Что он сможет справиться, остановить это чудовище, пожирающее нас изнутри. И ни у кого не получается. Каждый из нас калечит всех, кто подойдет достаточно близко, а больше всего — своих детей. Мы как будто с рождения готовим их к тому, что в них однажды проснется монстр. Хотим сделать их твердыми, несгибаемыми и хладнокровными. Наделить их всеми качествами, необходимыми для противостояния чудовищу. Но этой подготовкой сами его и пробуждаем.

Дед говорил, что наш род проклят и мы будем семь поколений скитаться по миру. Подозреваю, что подобных баек в каждой семье предостаточно, но вот семей, претворяющих родовое проклятие в жизнь так яро, как наша, не так уж много. Я никогда