Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1
— Этой, вотъ самой, Аннѣ Прохоровой Власьевой, и дѣйствительно, по всей вѣроятности, должно-быть безденежные, такъ какъ по свѣдѣніямъ которыя я затребовалъ отъ городничаго, Ѳирсовъ въ деньгахъ не нуждался, имѣетъ тутъ же въ городѣ отца, человѣка довольно зажиточнаго, и самъ скромный, трезвый и, по всему видно, очень глуповатый малый, котораго эта madame Зарѣзъ, что называется объѣхала со всѣхъ сторонъ. А Власьевы сами, по недостатку работы въ уѣздномъ городѣ, едва концы съ концами сводятъ.
— Сколько и на какую сумму векселя? запѣлъ графъ.
— To-есть заемныя письма? пояснилъ Чижевскій:- коммерческихъ векселей Ѳирсовъ, какъ подмастерье, выдавать не въ правѣ.
— Все равно, обязательства далъ! На сколько?
— Одно заемное письмо въ триста, а другое въ пятьсотъ рублей. Даны въ одинъ и тотъ же день, срокомъ на девять мѣсяцевъ, и, какъ оказывается изъ сближенія цифръ, время выдачи ихъ совпадаетъ со временемъ перваго знакомства Ѳирсова съ Ириной Михайловой.
— Понимаю! Мошенники! не далъ кончить графъ, — обирали его! Женился, а они ко взысканію! А полиція съ него требуетъ!..
— Точно такъ. Бѣдняга страшно перепугался, — къ отцу. Отецъ кулакъ: «я за тебя, говоритъ, неплательщикъ, самъ съ деньгами, за женою взялъ». А женѣ и подавно не охота жертвовать своимъ приданымъ въ пользу старой любезной своего супруга.
— За что жертвовать?
И графскія ладони приподнялись.
— Старикъ городничій здѣшній, изволите знать, человѣкъ хорошій. Бабенка къ нему….
— А онъ же по этой части слабъ, язвительно ввернулъ на это Шажковъ.
— Въ Малоархангельскомъ полку служилъ; подъ Денневицемъ въ Тринадцатомъ году ногу оторвало. Почтенный воинъ! строго пропѣлъ ему наставленіе графъ.
— Онъ ей и говоритъ, началъ опять Чижевскій:- и самъ я вижу каково дѣло, только ничего въ этомъ не могу, — формальное обязательство, я по закону обязанъ взыскать.
— Законъ! Старикъ презрительно засмѣялся: — законъ у насъ для мерзавцевъ писанъ! А какъ ихъ звать, этихъ мошенниковъ?..
— Власьевы.
— Да, Власьевы… Ты ихъ вызвалъ?
— Всѣ четверо здѣсь.
— Позови всѣхъ сюда!.. Разберу!..
Чижевскій вышелъ, и въ ту же дверь вошелъ графъ Анисъевъ въ полной формѣ и съ цѣлымъ иконостасомъ русскихъ и иностранныхъ крестовъ выпущенныхъ изъ-за каждой пуговицы его блестящаго мундира. Шажковъ при такомъ зрѣлищѣ даже позеленѣлъ отъ зависти.
— Честь имѣю къ вашему сіятельству явиться, офиціально проговорилъ флигель-адъютантъ, и также офиціально, въ пяти шагахъ отъ кресла графа, склонился предъ нимъ поклономъ.
— А, полковникъ, здравствуй! запѣлъ тотъ;- знаю что пріѣхавъ! Вчера? Рано встаешь! Это хорошо! Чай пилъ?
— Нѣтъ еще-съ, спѣшилъ къ вамъ… И съ удовольствіемъ выпью у васъ чашку, если позволите, тотчасъ же смѣняя служебный тонъ на свѣтскій и пріятно улыбаясь промолвилъ флигель-адъютантъ.
— Садись! Будемъ говорить! Что дядя?
— Слава Богу, здоровъ, сколько мнѣ извѣстно… Я самъ теперь изъ Симбирска…
— Знаю!.. Все знаю! Старикъ многозначительно взглянулъ на него. — Письмо отъ него получилъ… О тебѣ…
Блестящій полковникъ поспѣшно потупился и осторожно, но замѣтно покосился на Шажкова.
— Андрей Ѳедорычъ, обернулся на того графъ, — потрудись сказать Чижевскому чтобы съ просителями погодилъ! Я позову когда нужно!..
— Я, началъ онъ тотчасъ же по уходѣ чиновника, — какъ было написано въ его письмѣ, такъ я и сказалъ!
Анисьевъ слегка пододвинулся къ нему со своимъ кресломъ:
— И, смѣю спросить, какъ это было принято?
— To-есть, это ты на счетъ Ларіона хочешь знать?
— Такъ точно!.. Сколько мнѣ извѣстно, въ письмѣ этомъ князю Ларіону Васильевичу должно стало-быть сказано…
— Было! Я ему передалъ.
— И онъ?… не договорилъ флигель-адъютантъ, и нѣсколько тревожно воззрился на своего собесѣдника.
— А онъ говоритъ, невозмутимо отвѣчалъ графъ, — что онъ самъ по себѣ, а племянница его, княжна, сама по себѣ, потому ей выходить, не ему!..
Петербургскій воинъ задумчиво потянулъ во всю его длину свой шелковистый усъ.
— Какъ же вы полагаете, послѣ довольно долгаго молчанія заговорилъ онъ, — какъ долженъ я понимать эти слова?
— Ничего не полагаю! Твое дѣло! Я ему сказалъ, и отвѣтъ его говорю! А больше ничего не знаю!
Анисьевъ подвинулся еще ближе.
— Позвольте мнѣ, графъ, быть съ вами совершенно откровеннымъ? — Ваша старая дружба съ моимъ дядей…
— Старая, правда! запѣлъ голосъ:- въ Десятомъ году на Дунаѣ въ одной палаткѣ спали!..
— Я еще вчера могъ замѣтить, началъ тотъ медленно и осторожно, — замѣтить что я князю Ларіону Васильевичу не имѣю счастье нравиться… Мнѣ это очень прискорбно, конечно, но у каждаго свой вкусъ… насильно милъ не будешь!.. Тѣмъ не менѣе я смѣю полагать что князь противъ меня ничего серіознаго не имѣетъ, и имѣть не можетъ, подчеркнулъ Анисьевъ;- вы меня знаете чуть не съ самаго дѣтства, ваше сіятельство, знаете какъ я поставленъ въ Петербургѣ, о службѣ моей слышали…
— При дворѣ любятъ, знаю!
— Я полагаю поэтому что никакіе родные не могутъ видѣть въ… — онъ искалъ слова и думалъ: «какъ это трудно все выразить по-русски!» — въ искательствѣ мною руки ихъ дочери что-либо… неумѣстное и слишкомъ смѣлое съ моей стороны, домолвилъ чуть-чуть надменно блестящій полковникъ. — А между тѣмъ княжна Елена Михайловна, съ самой первой минуты когда я увидалъ ее, успѣла внушить мнѣ такое… преданное… чувство…
— Пятьсотъ тысячъ даетъ за нею мать теперь и столькоже послѣ смерти, окромя четырнадцатой части въ родовомъ имуществѣ! перебилъ его неожиданно графъ.
Флигель-адъютанта даже въ краску бросило. Ноздри его раздулись, онъ поднялъ на старика свои засверкавшіе глаза…
Но тотъ безмятежно и невинно сидѣлъ въ своей позѣ индійскаго Вишну, скрестивъ ножки и мѣрно подымая и опуская свои ладони на оконечностяхъ ручекъ своего кресла. Никакого лукаваго намѣренія не прочелъ, или неумѣлъ прочесть, прозорливый придворный воинъ на этомъ мягкомъ, одутломъ и невозмутимомъ лицѣ… «Старое чучело!» проговорилъ онъ про себя, и счелъ за лучшее беззаботно усмѣхнуться…
— Состояніе никогда не вредно, конечно… Но княжна такая — онъ опять подыскивалъ какъ бы перевести «une si аdmorable créature,» и перевелъ: такое безподобное существо, — что, смѣю увѣрить васъ, графъ, еслибъ она была и совершенная безприданница, чувства мои къ ней были бы совершенно тѣ же…
— Это хорошо! одобрилъ Вишну, — она милое дитя!..
— Мнѣ поэтому очень было бы больно, переходя уже въ минорный тонъ, началъ опять графъ Анисьевъ, — еслибъ я дѣйствительно долженъ былъ встрѣтить на моемъ, такъ-сказать, пути такое лицо какъ князь Ларіонъ Васильевичъ…. къ которому я, съ своей стороны, исполненъ величайшаго уваженія… Хотя, конечно, пропустилъ онъ вдругъ тонко, тонко, словно остріемъ иголки, — хотя у князя нѣтъ отцовскихъ правъ…
Ладони приподнялись снова:
— Замѣсто отца — дядя, опекунъ его дѣтей!
— Да-съ… но у княжны родная мать есть, пропустило опять такъ-же тонко остріе.
— Есть! Глупая женщина! такъ-же однозвучно пропѣлъ опять голосъ.
Нашего полковника нѣсколько какъ будто огорошила такая откровенность….
— Можетъ быть, промямлилъ онъ, невольно усмѣхаясь однако воспоминанію той «невозможной» глупости, — умственныя способности княгини, и точно, не отличаются особеннымъ блескомъ… Но она мать, ваше сіятельство, и уже поэтому не можетъ не желать счастія своей дочери.
— И дядя племянницѣ того же желаетъ! А она сама разсудительная, сама рѣшить можетъ!
Глаза молодаго честолюбца еще разъ тревожно поднялись и погрузились въ лицо его собесѣдника.
— Вы думаете что… что препятствія могутъ быть со стороны княжны… лично? подчеркнулъ онъ не совсѣмъ твердымъ языкомъ.
— Я ничего не думаю, — я только говорю!..
Анисьеву вспомнилось вчерашнее холодное обращеніе съ нимъ Лины, которое онъ тогда приписалъ застѣнчивости…
Онъ сосредоточенно уткнулся взглядомъ въ одну изъ пуговицъ графскаго сюртука:
— Ужъ нѣтъ ли у этого стараго шута съ его «Ларіономъ» своего какого-нибудь на примѣтѣ? допытывался онъ мысленно….
Вишну все также безмятежно покоился въ своемъ креслѣ и слегка помаргивалъ вѣками, — его клонило ко сну…
— А «Ларіонъ» тонкая бестія, рѣшилъ прозорливый флигель-адъютантъ, — на мушку не клюетъ; съ нимъ, видно, надо cartes sur table… А впрочемъ… Надо вообще ближе изучить ситуацію!.. — Позвольте оставить васъ, графъ, сказалъ онъ громко, вставая съ мѣста, — у васъ кажется просители?…
— Ничего, я при тебѣ приму!
Старикъ поднялся въ свою очередь и, переваливаясь на ходу, пошелъ къ дверямъ звать Чижевскаго.
XXXVII
Въ комнату, вслѣдъ за молодымъ чиновникомъ, вошли четыре вызванныя имъ лица, «къ личному разбирательству его сіятельствомъ,» какъ значилось на языкѣ тогдашнихъ порядковъ.
